– Всем «куклам», Эфина, – робот обиделся, но быстро взял себя в руки. – Мне снова принять внешность того человека?
– И ты снова будешь себя вести, как он? Смотреть? Касаться?
Эмия вдруг ощутила себя маленькой девчонкой, стоящей на пороге грандиозной волшебной сказки, – шаг, и ты опять в приключении.
– Нет, я буду вести себя собой, – огорчил ее Павл. – Так мне менять внешность?
Несколько секунд ошарашенная и поверженная Эмия не могла говорить – она жадно, почти до сумасшествия желала вновь ощутить рядом кого-то… непредсказуемого. Того, кто еще минуту назад был рядом.
– Иди… Уходи… Принеси мне вина.
– Ты вновь не определена. Хочешь, чтобы я добавил в вино успокаивающие пряности?
– Уходи. Просто уходи.
Робот в трико и с обнаженным торсом вздохнул, после чего двинулся к выходу из комнаты.
Он был таким… реальным. И совершенно другим. У нее вдруг взбеленились все до единого рецепторы, по телу до сих пор гуляли незнакомые доселе волны ощущений. Павл, черт, Павл… Сообщил об ошибке, все испортил! Идиотский робот, тупой мешок с псевдоинтеллектом…
Эмия поймала себя на негативе – на раздражении, граничащем со злостью. Это все ее нестабильные эмоциональные поля. Может, это из-за них она мечтает о ком-то дерзком, живом?
Комната рябила чужим присутствием.
Тот парень… Он за несколько секунд колыхнул ее так, как никто и никогда. Она будто проснулась, стала чувствовать в сто раз сильнее, чем когда-либо до того.
Люди…
Они такие…
Она хотела к людям.
Надо прочитать о нем, узнать больше…
Эфина, колыхнув подолом белого платья, быстро направилась к компьютеру.
«Дарин Романович Войт, двадцать четыре года (имя необычное, редкое), проживает в бывшей стране Советов, ныне именуемой Великой Русской Державой. Русский. Мать русская, отец поляк. Вырос в детдоме при живых родителях, потому как «ЧЕНТ».
ЧЕНТ. Это слово встало в мозгу Эмии, как палка в колесе несущейся на полной скорости колесницы.
«Ч.Е.Н.Т – человек несовершенного типа…»
Они – такие люди – стали рождаться на земле не так давно, всего лет тридцать как. Тогда же, когда из неизвестности возникли вдруг в лесах предгорья Жертвенные Ворота.
Эмия догадывалась, что Ворота возникли не из «ниоткуда», и что Великие Эфины приложили к этому руку, но точными данными ни она сама, ни система не обладали.
Значит, «чент»… Человек, обреченный умереть в определенную дату, обозначенную в собственном ДНК.
Таких детей исследовали сразу после рождения – опознавательным знаком служила точка в окружности на запястье, – а после, согласно законодательному праву, забирали у матерей, чтобы поместить в интернаты. Позволяли пробыть в семье год, если соглашались родители. А те почти никогда не соглашались – привязывались, потом плакали.
Дарин уехал в интернат в возрасте одного месяца.
И умереть, согласно предсказанию, ему предстояло через тридцать два дня.
Она зачем-то распечатала его фотографию, взяла с собой в постель и долго не гасила ночник.
«Уровень радости жизни: двенадцать процентов…»
Один из максимально низких.
Хотя, какая радость, если скоро умрешь?
Чуть ближе, чем обычно, посаженные глаза, настороженный взгляд, застывшее в зрачках неприязненное затравленное выражение – оно стало ей понятно. И вот почему морщины на лбу и плотно сжатые губы, вот почему нет улыбки в ауре.
Чент. Месяц жизни.
Жаль, что Павл не смог удержать иллюзию – у него так хорошо вышло.
«Давай сбежим…»
Касание щеки, невеселое веселье во взгляде, безуминка в словах – желание сбежать от судьбы хоть куда-нибудь, хоть на край земли, хоть за небо…
И он действительно выглядел так, будто присутствовал здесь: удивлялся по-настоящему, изумлялся, назвал ее апартаменты «хатой».
Чтобы уточнить значение слова, ей пришлось открыть человеческий словарь.
Забавно.
Фотография отправилась под подушку; Эмия погасила ночник.
Вздох и тоска в воздухе – не посчастливилось ей спать, обнятой человеческим мужчиной.
Павл в наказание ночевал стоя и возле своей розетки.
Глава 2
Утро.
Калея была сегодня отчаянно-рыжеволосой, почти что красной – Эмия, чтобы не раздражать глазные рецепторы, старалась не смотреть в сторону. Щелкали по клавиатуре пальцы; всплывали фотографии, имена, описания совершенных поступков. Туда-сюда ходила манна – сливалась из одних столбиков, наполняла другие.
Эмии некстати подумалось о том, что у Дарина в запасе всего три единицы – ничтожно мало. Наверное, часто злился, отчаивался, хандрил. Может, редко помогал товарищам, а, может, совсем этих самых товарищей не имел. Не часто был благодарным…
«А она в его случае была бы? За обрубок жизни?»
Ей нужно думать не о нем, а о тех, кто на экране.
Однако вчерашнее фото теперь покоилось в сумочке между листами блокнота, куда иногда в приступах вдохновения, записывались стихи. Довольно примитивные – люди часто писали лучше, – но ей нравился сам процесс.
– Ты вчера отказала Романосу?
Калея отчаянно любила сплетни – собирала их так тщательно, как не собирала утреннюю прану с листьев небесных васильков.
– Отказала. Решила вечером поработать.
– Послушай, ты уже пала ниже облаков в моих глазах. Поработать? Вечером? Он, между прочим, собирался сделать тебе сюрприз: встретить тебя, увитый в гениталиях цветами родондроса, голым. Пригласил Юпитреса…
– А Юпитреса для чего?
– Чтобы вам было веселей…
Ох уж эти групповые забавы! Куда делись старые ценности, почему плотский произвол ныне считается лучшим развлечением? Хотя, так было во все времена.
– Я семью хочу…
– Так с чего-то нужно начинать?
– С чувств. А не с телесных утех с Юпитресом.
– Зажатая ты! – припечатала ее, словно штампом «старая дева», подруга. – Скучная до невозможности. Сегодня представление чешуйчатых нимф на Зарраканском Пруду. Идешь?
– Нет…
– Слушай, может, твой Павл так хорош, что ты из дома не выходишь?
– Может.
Эмия уже забыла, насколько хорош Павл. Но помнила о том, что всегда думала о нем, как о роботе, даже если поддавалась уговорам на редкие ласки.
– А-а-а, – Калея прищурила глаза, – я поняла! Ты метишь на место в Верховном Конгломерате, выслуживаясь сверхурочно, так?
