Про остановку мысль Эмия отбросила сразу же. А вот про магазин…
Он сидел на лавке позади одноэтажного кирпичного строения, привалившись к стене. Молчал. Пьяный-препьяный. Об этом ей поведал не стойкий запах свежего спирта, которым Дар благоухал пуще секунду назад брызнутого одеколона, не неуверенные покачивания его тела в моменты движения и даже не полупустая бутылка водки, стоящая рядом. А аура. Отчаянная, злая, почерневшая.
– Эй, ты чего?
Она знала, что он не ответит. А, если и ответит, то что-нибудь неприятное, и потому руки касаться не стала.
Где-то вдалеке брехала раздраженная собака – большая, судя по лаю, – ей вторили соседские псы. Вились темными стрелами над деревьями стрижи – то пищали, то утихали; лениво промычала вдалеке корова.
Тишина. Таких вечеров не бывает в городе – без шума, без выхлопа, без вечных машин, когда только ветки шелестят и ветер.
– Пойдем домой, слышишь? Пойдем.
Дар что-то мучительно переживал внутри себя. Силился не излить это наружу, удержать, переварить самостоятельно. Но не смог.
– Думаешь, я буду нужен ей такой? Если трезвый не был…
Вот и причина.
Эмия вздохнула. Что тут скажешь? Младшего обнимали, гладили по волосам, говорили, как соскучились, а старший ласковых прикосновений отродясь не знал. Хотел заслужить простое «спасибо», и того не дождался – родня отвлеклась на приезд.
– Она меня не узнала, понимаешь?
Стрижи в сумерках пищали столь пронзительно, будто дрались.
«Узнала». Может быть. Но скажешь так, и спросит, а чего тогда не обняла?
– Наверное… – Эмия тщательно подбирала слова – пьяному так легко разбередить и без того чувствительную душу, – она боится даже предполагать. Что ты можешь оказаться… им.
Сказать, что спрашивала, откуда Дар приехал? Что интересовалась, всегда ли жил в Бердинске?
А для чего?
Рядом протяжно вздохнули.
– Я ей не нужен…
– Не говори так.
– У них все хорошо. Я хотел… Я увидел.
«Не пририсовать на фотографии чужака, не добавить туда призрака», – красноречиво вещало молчание.
– Пойдем, поспим?
Предложила робко.
– Пойдем.
И обрадовалась, когда он легко согласился.
– А завтра уедем…
Теперь вздохнула Эмия. Хотела что-то сказать – правильное, важное, способное изменить ход событий.
И промолчала.
Глава 11
Дни пошли странные – короткие, прыгучие.
Бывало, они стояли в вокзальных очередях так долго, что начинали гудеть ноги, бывало, ехали часами, и тогда Эмия забывала, что земля твердая, и по ней можно ходить. Они перемещались по карте, словно точки в детской игре – «кидай кубик, сколько выпадет? Пять, шесть, восемь…» Автобусы, поезда, почти никогда самолеты. Один раз такси, похожее на маршрутное, а на деле межгород «Тумы – Корецк». Помнится, в нем были одни только старики, куча поклажи и очень пыльный салон.
Они забрались так далеко на юг, что куртки и сапоги (дабы не таскать с собой) пришлось выбросить – никто из них не знал, куда и когда вернется.
Вокруг теперь круглосуточно царило лето.
Дар стал молчаливым и отстраненным. Спокойным, но в то же время отчаянным, с искоркой равнодушного безумия на дне зеленоватых глаз. Покинув отчий дом, он будто отрезал от сердца канат, привязывающий его к родным, и теперь парил, словно воздушный змей в вышине. Свободный, веселый, одинокий.
Эмия время от времени думала о том, что ей навсегда запомнится запах чебуреков и беляшей, которыми они перекусывали. Жирные пальцы, масло вокруг рта, сочное мясо, слишком крупно рубленный лук. В дорогие рестораны по молчаливому согласию ходили редко – там были люди, социум, взгляды, чужие мысли. На лавках у закусочных людей не было. Только степь впереди и трасса за спиной.
Вечная дорога от одного себя к другому себе.
И счетчик из дней недели, где одна среда явится для них «роковой».
В один из вечеров, когда теплынь не спадает даже в сумерках, в городке, название которого они оба не сумели бы вспомнить, им повстречались цыгане – яркие, пестрые, черноволосые и, как известно, прилипчивые.
Дара облюбовали сразу две – молодая и старая. Молодая тут же схватилась за мужскую руку, принялась ворковать, что всего за «сколько не жалко» с удовольствием расскажет про будущую судьбу – что любо, что дорого, когда свадьба, а когда рождение «наследника».
Эмия сразу заметила, что Даровы глаза при этом засияли мстительно, даже довольно. Как у кота, предвкушающего добычу, растянулась презрительная улыбка, и вышли наружу невидимые когти.
– Давай, расскажи, – мурлыкала цыганке «жертва». И довольная отсутствием привычного сопротивления гадалка развернула, словно секретный документ, чужую ладонь.
– Вижу-вижу у тебя большую любовь… Вижу девушку, а не одну…
– А сколько? Две? Три? Может, даже оргии попробую?
Дар зло куражился
– Ревновать тебя будут, ругаться. Но ты выбирай сердцем, а там свадьба, дочки родятся…
– Ух, ты! Дочки?!
Наверное, Дар бы и здесь ввинтил язвительный комментарий, но тут почему-то наклонилась к его ладони цыганка старая, взглянула быстро, а после принялась тянуть молодую в сторону.
– Пошли-пошли… – а дальше что-то непонятно, по-цыгански.
Оттянула прыткую прочь, да так, что едва не оторвала красный с бусинами рукав. Все зыркала на чужака испуганно и зло, будто у того на лбу был нарисован череп с костями.
А Дар хохотал им вслед так громко и пронзительно, что курортники, выбравшие эту тропинку к центру через парк, предпочитали двинуться в обход.
Ночью в душной комнате они лежали на простынях нагие и вялые – в номере отсутствовал кондиционер. Ветер, как назло стих; балконная занавеска висела мертвым мачтовым парусом.
– Послушай, а ты бы родила от меня? – спросил Дар тихо. Не повернул головы, не обнял, продолжал лежать неподвижно.
– С удовольствием, – ответила Эмия, не шевелясь.
И почувствовала, что он расслабился. Словно кто-то скрутил колки, и провисли вдоль грифа натянутые до предела струны.
Они спали на разных сторонах кровати, чтобы не жарко. А утром, когда, наконец, стало чуть прохладнее, Дарин подкатился к Эмии и закинул на нее ногу и руку.
* * *
Самым большим удивлением и радостью для нее стало, когда дошли до моря, – уперлись в финальную черту Державы с юга – границу, которую не переступить.
– Море, Дар, Море…
