— Я хочу тебе кое-что показать. И у нас не так много времени. Сюда.
Он движется по коридору и сворачивает налево, останавливаясь перед большим зеркалом с позолоченной рамой, чтобы отодвинуть его в правую сторону. Оно открывается с щелчком, за ним обнаруживается небольшой уступок с каменной лестницей, разветвляющейся в обоих направлениях. Мы проходим через проем и поднимаемся, пока не достигаем другого коридора. Влево, вправо, вверх по лестнице, влево, ещё лестница… Я быстро перестаю понимать, где мы находимся, кроме того, что мы поднимаемся высоко. Коридоры наполнены слугами, и все кланяются или кивают Люсьену, когда он проходит мимо.
Мы добираемся до простой деревянной двери — она заперта, но Люсьен достает свой брелок для ключей. Вверх поднимается спиральная лестница, и когда мы подходим к ее концу, обнаруживаем только одну деревянную дверь. У нее нет замка.
Люсьен открывает её, и я обнаруживаю себя в спальне. Она простая, практически спартанская и напоминает мне мою комнату в Южных Воротах. У окна расположены аккуратно заправленная кровать, комод, маленькое кресло. На стене висит акварельная картина — луг синих цветов. Дверь шкафа слегка приоткрыта.
— Это…
— Моя комната, — говорит Люсьен, избегая моего взгляда. Я чувствую себя неловко. Это настолько личное. Зачем Люсьен привёл меня сюда?
Затем он проходит через всю комнату к шкафу, отодвигает в сторону ряд висящих платьев фрейлины и показывает потайную дверь.
Она выполнена из металла и не имеет видимой ручки. Люсьен снимает аркан с брелока и вставляет его в углубление в центре двери. Камертон начинает гудеть, затем дверь открывается. Люсьен протягивает руку, и аркан падает в ладонь. Надежно закрепив его на брелоке, Люсьен широко распахивает дверь.
— Твой тоже откроет ее, — говорит он. — И у Гарнета с Сил.
Я оставляю спальню позади и иду в тайную комнату. Дверь захлопывается, на мгновение погружая нас в темноту, прежде чем один за другим не начинают загораться светильники.
— Что это за место? — спрашиваю я.
— Моя мастерская, — отвечает Люсьен.
Стена позади меня заставлена книжными полками, как и стена напротив; книги втиснуты в любое свободное место. Если места нет, стопки книг складываются на столы и под стульями. Стена слева от меня обклеена картами, иллюстрациями и клочками бумаги с поспешно написанными заметками. Стоит большой стол для рисования, над которым висят три абажура, похожие на парящие миниатюрные солнца. В углу установлен мольберт, на соседнем столе — набор баночек с красками, на них потеки пурпурного, лавандового и лимонно-желтого цветов. На стене среди слабо светящихся бумаг прикреплен огромный экран — как тот, который использовал доктор Блайт, когда проводил со мной тесты на Заклинания, но намного больше.
В центре комнаты главенствует длинный деревянный стол, усеянный странным оборудованием. Стеклянные колбы всевозможных форм и размеров: одни заполнены пузырящимися жидкостями, из других идет пар в оттенках серого и золотого, под некоторыми горит пламя, есть те, которые издают слабые гудящие звуки, словно далеко находящийся аркан. Ступка с пестиком, наполненная дроблеными листьями, от них идет мятный аромат, а в другой ступке что-то черное, похожее на перчинки. Тонкие медные катушки выходят из одних колб в другие.
Стена справа от меня полностью заполнена часами. Большие и маленькие, какие-то причудливые, а какие-то простые, некоторые из сложнейших кованых металлов, другие просто белые циферблаты с деревянным обрамлением.
Я вижу знакомый предмет, лежащий под стопкой бумаг на столе для рисования. Я дрожащими руками поднимаю грифельную доску.
— Да, — говорит Люсьен мягко, и я подпрыгиваю, — Я сделал Аннабель доску. Это был прототип.
Мои пальцы сжимают её, прежде чем я кладу её обратно на стол.
— Зачем ты мне это всё показываешь? — спрашиваю я.
— Я почувствовал, что пришло время. Аукцион приближается с каждым днем. Никто никогда не видел этого места. К тому же, ты так удачно сейчас свободна. — Люсьен убирает кучу книг с кресла и указывает, что я должна сесть. Он поднимает табуретку перед мольбертом. Я замечаю, что начатый рисунок на нем — грубые очертания лица девушки с длинными волосами. Я готова поспорить, что это Азалия.
— Это место потрясающее, — говорю я.
На щеках Люсьена появляются два розовых пятна.
— Спасибо.
— Я сомневаюсь, что когда-нибудь смогу понять, чем ты здесь занимаешься. — Я мельком гляжу на колбу, заполненную яркой изумрудной жидкостью.
— Я уверен, что ты могла бы разобраться в нескольких вещах, — говорит он, сверкая глазами. Он оглядывает комнату. — Это место так долго было дорого мне.
— Курфюрстина не знает об этой комнате?
Он хихикает.
— О нет. Об этой комнате не знают ни Курфюрстина, ни Курфюрст. Этот дворец полон секретов, о которых они не знают. Вот что происходит, если ты не смотришь на то, что внутри, а обращаешь внимание только на обертку.
Он поднимает с пола медную пружину и крутит ее в руках.
— Зачем так много часов? — спрашиваю я.
— Я рассказал тебе немного о своем детстве, — говорит он. Я внутренне съеживаюсь, вспоминая ужасающую историю о том, как Люсьен был кастрирован против своей воли собственным отцом, и как смотрели на это его мать и сестра. — Мне нравилось разбирать одни часы в нашем доме и собирать их обратно. Старые привычки, как говорится, отмирают с трудом. — Он смотрит на стену часов позади себя. — Некоторые из них чувствуют себя очень старыми друзьями.
Мне кажется, что я действительно мало что знаю о Люсьене.
— Как долго ты их коллекционировал?
Он медленно начинает разворачивать катушку в руках.
— С тех пор, как мне было двенадцать. Это седьмая итерация моей стены часов. Некоторые из них я сохранил. Большинство из них новые. Часовщики в Банке обожают меня. К счастью, ни Курфюрстина, ни Курфюрст, похоже, не замечают и не волнуются о том, чтобы мы каждый год заказываем так много новых часов. — Он вздыхает. — Они не поняли бы, если бы я когда-либо должен был объяснить это им. Эти часы успокаивают меня. Они напоминают мне, кем я был. Для них это было бы глупо.
— Для меня совсем нет, — говорю я.
— Я знаю, милая. — Катушка полностью распустилась в тонкую медную проволоку. Люсьен сгибает её пополам и бросает в сторону на стол. — Я помню, как впервые услышал, как ты играешь на виолончели. На бале Курфюрста. Насыщенность твоей игры, простота музыки, выражение на твоем лице… Я помню, как думал, что узнаю это чувство.
— Казалось, это было так давно, — говорю я.
— Да, я представляю, что для тебя это и вправду так.
— А для тебя нет?
Люсьен пожимает плечами.
— Я живу в этом округе очень долгое время. Полагаю, я уже привык к тому, как здесь проходит время. Оно старит тебя. Оно меняет тебя.
