— Никогда не мог себе этого представить…
— Я допрошу свою фрейлину, как только вернусь домой.
— А ведь в прошлом году он так мне помог с приглашением на Самый Длинный Ночной Бал!
Мое колотящееся сердце подскакивает к горлу, и я задыхаюсь. Меня охватывает ужас. Что-то совсем не так.
Мы пробираемся сквозь толпу, и при нашем приближении королевская семья замолкает, кланяясь и приседая перед герцогиней. Когда мы находимся всего в нескольких ярдах от мраморной глыбы, к нам устремляется Графиня Розы.
— Вы слышали? — говорит она, обмахиваясь розовым веером с перьями. — Они нашли его. Лидера этого ужасного общества Черного Ключа.
Секунда до того, как она произносит это имя, превращается в вечность. Я жду в этой вечности, не в силах ни моргнуть, ни вздохнуть.
— Это Люсьен, — говорит Графиня Розы.
Земля качается у меня под ногами. Кажется, я сейчас упаду. Меня поддерживает чья-то сильная рука. Это Гарнет.
Его лицо едва скрывает страх, и я понимаю, что мы обязаны держать себя в руках. Да, мой мир остановился в этот момент, но есть так много миров, о которых нужно помнить сегодня. Мы должны быть сильными. Мы должны быть храбрыми.
Я почти убедила себя, что справлюсь. До того момента, пока по ступенькам на платформу не поднимается палач. На нем черная маска, а на поясе висит серебряный топор. Я не могу отвести от него глаз, его острый край блестит на свету. Мой разум отказывается принимать предназначение этого топора.
— Люсьен? — недоверчиво спрашивает герцогиня. — Я слышала, что они поймали главаря, но… Люсьен? Он всегда казался таким…
— Послушным? — Над герцогиней нависает Графиня Камня, ее большая грудь вываливаются из платья цвета бронзы. — Это всегда те, кому ты доверяешь больше всего, правда?
— Откуда они узнали? — спрашивает герцогиня.
— Видимо, он хотел оставить свой след в самом королевском дворце. Разбил все зеркала в Комнате Отражения в виде отпечатков того самого ключа.
Ключи. Мои ключи. Люсьен, должно быть, взял вину на себя, когда их обнаружили.
Я думала, мир перестал вращаться, когда услышала, что Люсьена поймали.
Это не идет в сравнение с осознанием того, что его поймали из-за меня. Аукционный дом плывет у меня перед глазами. Мои легкие уменьшились вдвое. Мне не хватает воздуха.
Я виновата, я виновата, я виновата…
Королевская семья продолжает говорить, но все звуки превратились в невнятное гудение. О чем я только думала? Зачем я это сделала? Это было безрассудно и глупо. Люсьен не такой. Он точный и осторожный. Он добрый и щедрый. Он спас мне жизнь, показал, кто я такая и на что способна. Он присматривал за мной, как брат, как отец.
И я подвела его. Я все испортила своим высокомерным идиотизмом.
Раздается рев труб, пронзающий туман моего разума. На платформу выходят Курфюрст и Курфюрстина, одетые в алое, черное и золотое, в тон гербам, приколотым к груди. Курфюрстина выглядит контуженной. Курфюрст мрачен. Его глаза на мгновение останавливаются на герцогине, прежде чем он поднимает руку, и последний оставшийся шепот смолкает.
— Моя королевская семья, — говорит он своим густым тенором. — Мы обнаружили предателя среди нас. — Он поворачивается к кому-то, стоящему в стороне, где я не вижу. — Приведите его сюда!
Рука Гарнета тянется к пистолету, но мы ничего не можем сделать. Мне понадобился весь мой самоконтроль до последней капли, чтобы не завопить, не закричать Люсьену, когда его выводили на платформу.
Один глаз заплыл и опух. У него на лбу рана, и он хромает. Вместо одеяния фрейлины на нем кусок мешковины, обвязанный вокруг талии веревкой. Его ноги голые и грязные. У него связаны руки, и по бокам от него два Ратника. Один из них толкает его в спину, и он спотыкается, почти теряя равновесие. Толпа смеется и глумится.
Ему полностью обрили голову, его красивый каштановый пучок волос исчез. Без него он выглядит намного моложе. Ратники ведут его к мраморной платформе, и Курфюрст снова говорит.
— Этот человек, ранее известный как Люсьен из Королевского дворца, обвиняется в измене и подстрекательстве к мятежу. Обнаружилось, что он является лидером повстанческого общества, называющего себя Черным ключом. Он несет ответственность за все акты насилия, совершенные в низших округах, нападения на королевские аванпосты, что равносильно нападению на саму Жемчужину. Он был признан виновным в этих преступлениях. Приговор — смертная казнь.
Меня тошнит, желудок сводит, когда Люсьена ставят на колени. Мое сердце колотится о ребра, и каждый удар посылает в мою голову одно и то же слово.
Нет, нет, нет, нет…
Курфюрст поворачивает голову к своему бывшему слуге с выражением отвращения на лице. — У тебя есть последние слова перед казнью?
Глубокие голубые глаза Люсьена сканируют толпу. Они загораются на мгновение, когда находят Гарнета, прежде чем взгляд падает на меня. На его лице будто вспыхивает облегчение, как будто он рад, что я здесь.
— Никто не виноват, кроме меня, — говорит он, тщательно подбирая слова. — Я несу полную ответственность за свои действия. Я не буду извиняться за свои преступления. Они были сделаны из любви к моему городу, из любви ко всем людям в нем. Нижние округа слишком долго терпели плохое обращение. Королевская власть забрала наших сыновей и дочерей, принудила их к рабству, разрушила надежды и мечты, и живет исключительно ради собственной жадности. Пришло время расплатиться за это. Я не стыжусь того, что сделал. — Его взгляд снова падает на меня. — В этом никто не виноват, кроме меня.
Я качаю головой, потому что это моя вина, вина жгучая и пронзительная. Она царапает мне легкие, разрывает сердце на куски. Это должна быть я, а не он. Город нуждается в нем. Я нуждаюсь в нем.
Он мягко улыбается мне. Я вижу прощение в его глазах, и ненавижу себя больше, чем когда-либо думала. Я ненавижу себя больше, чем герцогиню, аукцион и этот злобный богатый округ.
Когда Люсьен снова заговаривает, мы как будто остаемся одни, как будто он говорит только со мной, совсем как в день нашей первой встречи в подготовительной комнате, когда моя жизнь изменилась.
— Вот как это начинается, — говорит он, повторяя слова своей сестры, сказанные так много месяцев назад перед стенами Южных Ворот. Крошечная улыбка загорается на его губах. — Мне не страшно.
Затем он осторожно кладет голову на плаху, как подушку. Я не могу остановить слезы, которые наполняют мои глаза. Они горячие и постыдные, и я не заслуживаю их выплакивать.
Топор, мерцая, издает свистящий звук, рассекая воздух. Кровь окрашивает белый камень в красный цвет, капая на рубины и золотые завитки.
Все мое тело парализовано. Толпа вокруг меня снова начинает шуметь, но я ничего не могу понять. Я смотрю, как Ратники уносят тело Люсьена с платформы. Еще один следует за ними с корзиной. Мраморную глыбу убирают, Курфюрст хлопает в ладоши и что-то объявляет, но звук будто высосали из воздуха. Толпа отправляется вперед, мимо платформы к аукционному дому, и толпа увлекает меня за собой. Я иду на деревянных ногах, которые не помнят, как идти, которые, похоже, не могут понять правила мира без Люсьена.
