— Ничего, — выдавил Клайд. — Не надо этого.
И ушел в ванную. Через некоторое время оттуда донесся звук льющейся воды.
Оливия, ничего не понимая, лежала минут пять на кровати. Почему вдруг «не надо этого»? Сначала она подумала, что сделала что-то не так. Но что? Потом она подумала, что какие-то проблемы возникли у Клайда. Но какие? Может быть, у него не все в порядке с потенцией? Или какие-то медицинские противопоказания против занятий сексом? Заразная болезнь? Аллергия на презервативы? Или он в самом деле не признает внебрачного секса? Связан обетом верности другой женщине?
Догадки теснились у нее в голове. Единственная мысль, которая не пришла ей в голову, была мысль о том, что на имя «Гарри» ее спутник в тот момент мог отреагировать иначе, нежели в тысячу других моментов до этого.
Отчаявшись получить ответ (Клайд вот уже двадцать минут не вылезал из душа), Оливия встала, оделась и начала просматривать почту.
За этим занятием ее и застал Клайд спустя полчаса, когда вышел из ванной. Мокрые волосы он зачесал назад, как делал это всегда прежде, до того, как Эми превратила их в новую буйную прическу. Кроме того, он наконец достал и надел свои очки.
После этого из зеркала на него стал смотреть человек, похожий на Клайда, а не на Сэма Кейна. Зрелище это доставило ему некоторое утешение, так что, выходя из ванной, он уже почти вернулся в нормальное расположение духа, и ему не составило труда говорить с Оливией более или менее приветливым тоном. «В конце концов, она могла не знать, что сделала мне больно, — убеждал он себя, — откуда ей знать, что у меня в душе творится и какая все это для меня пытка».
— Что пишут поклонники? — спросил он, увидев, что Оливия читает письма. Она едва заметно вздрогнула.
По безмолвному соглашению, тут же образовавшемуся между ними, они не стали обсуждать то, что случилось полчаса назад.
— Пока все письма очень милые. Благодарят, восхищаются. На вот, почитай. — И она протянула ему более всех понравившееся ей послание, но так, чтобы при этом не глядеть на него. Он с волнением прочел проникновенные слова признательности, написанные матерью двух сыновей подросткового возраста, которым, по ее мнению, книга пойдет на пользу, ибо написана — «наконец-то» — живо и увлекательно. Потом он сам взял пачку писем из другого мешка и стал открывать их одно за другим.
— А вот одна красотка даже прислала тебе свое откровенное фото и целых две страницы горячих признаний в любви. Интересует? — Оливия протянула ему письмо на розовой бумаге. — Правда, фотографию я выбросила.
— Похоже, эта Долорес не единственная, кому пришла в голову идея, что она замужем за Гановером, — сказал вдруг Клайд, не обративший внимания на слова о признаниях и откровенной фотографии. Он выглядел озабоченным. — Вот еще одна женщина пишет, что она жена Гарри, что он ее бросил и забыл, а их дочке уже три годика, и все эти годы они ждали его, и так далее… Некая Салли Брайенс из Южной Дакоты.
— Знаешь, это мне знакомо по Голливуду, — успокоила его Оливия. — Когда человек знаменит и богат, рано или поздно обнаруживаются охотники подоить его кошелек. Заявляют, что они его брошенные супруги или дети, требуют денег, затевают судебные процессы и иногда даже добиваются своего. Но мы никаких жен не бросали, нам бояться нечего. В крайнем случае перешлем эти письма самому Гановеру или его адвокату, пускай они разбираются.
Так они сидели еще часа два и читали друг другу вслух наиболее трогательные или забавные пассажи из писем. Дойдя до середины своего мешка и вскрыв очередной конверт, Оливия вдруг помрачнела.
— Что, наконец-то отрицательный отклик? — спросил Клайд, то и дело украдкой поглядывавший на нее.
— Хуже. Это письмо от той Долорес, которая звонила в студию. Пишет, что хочет с тобой встретиться, называет тебя «обманщиком». Указывает место и время.
— Похоже, она собирается нас шантажировать. Может быть, не стоит с ней встречаться?
— Боюсь, что придется.
Они сидели в маленькой закусочной у шоссе, ведшего из Янгстауна на Запад. Кроме них ни один человек не сидел за столиком: остальные посетители — сплошь шофера — дальнобойщики — толпились у стойки, жевали спагетти с фасолевым салатом и смотрели кто в телевизор, а кто на молодую веснушчатую девицу, хозяйничавшую в заведении.
Клайд заказал кусок пирога с персиком, но не мог заставить себя есть. Он все время пытался убедить Оливию, что надо встать и уйти, не дожидаясь встречи с той странной и, как он был убежден, опасной особой, которая называла себя женой Гарри Гановера и назначила им рандеву в этой забегаловке.
— Мне кажется, мы делаем ошибку, — повторил Клайд уже в который раз.
— Надо хотя бы с ней познакомиться, посмотреть, что она за птица, — возразила ему Оливия, которая протянула руку через столик и стащила с тарелки Клайда небольшой кусочек пирога. В отличие от своего спутника, она, когда волновалась, могла и хотела есть, особенно сладкое. — Узнать, правду ли она говорит.
Клайд пододвинул к ней тарелку с пирогом.
— Как ты собираешься это узнать?
— Я жду с минуты на минуту ответного звонка от Гарри. Я послала ему уже несколько сообщений с запросом насчет жены. В своей биографии он ведь ничего не говорил о женитьбе, так что можно почти с уверенностью исходить из того, что эта женщина лжет. Но мне хочется получить от него самого подтверждение этому. Если оно у нас будет, то дальше можно ее не бояться.
— А если она пойдет с этой своей историей в газету? На радио, на телевидение?
— Мы их предупредим. Никто ей не поверит, если мы заранее упредим всех, что может явиться такая мошенница… или сумасшедшая…
— Но для этого нам нужны железные доказательства, что она врет. А у нас их нет! Гарри не отзывается. Не в полицию же идти — спрашивать: «Вы не могли бы проверить по компьютеру, я, случайно, не женат на такой-то?» Теперь, после того, как мы всем рассказали, какая у нас любовь, только не хватало, чтобы я оказался неверным мужем!
— Да, журналисты обожают создавать кумиров, но еще больше они любят ниспровергать их в грязь…
Оба замолчали. Ситуация принимала все более неприятные черты. Через минуту Клайд, сидевший лицом к двери, произнес:
— Похоже, это она.
К их столику развязной походкой шла высокая худая женщина лет сорока с рыжими волосами, частично завязанными на затылке в некое подобие узла, а частично торчащими во все стороны. Лице ее было обильно и безвкусно накрашено, в ушах были огромные черные серьги, в руке на отлете она держала сигарету, которой помахивала в такт своим шагам и не подумала загасить ее, несмотря на огромный плакат «Не курить!», висевший над проходом.
Остановившись возле Клайда, она прохрипела:
— Ну, здравствуй, мой золотой. Как ты прекрасно выглядишь.
— Вы Долорес?
Она уселась рядом с Клайдом и похлопала его по коленке.
