Не тот у девушки был вид, не киноактерский. В глазах тоска, ранее не отмечавшаяся, костюмчик хоть и с претензией, но совершенно Ирке не к лицу.
Татка спохватилась:
— Ой, я не про то хотела спросить… Как жизнь?
— А как твоя ангина? Выглядишь классно.
— Гланды вырезала. За собой слежу. Я ведь теперь дама замужняя. Ашотик меня прямо на руках носит. Да что мы стоим! Любаша, намечи нам на столик вкусненького! — крикнула она куда-то «закулисы» и смущенно улыбнулась. — Ты не стесняйся, я здесь хозяйка.
Оказалось, что муж Татьяны Кедрач, ныне Гандлян, владеет сетью кулинарных точек, среди которых значились и столь любимые Иркой пончиковые. Что еще желать хронически недоедавшей бедолаге, если ей будут платить деньги за то, чтобы она ежедневно стояла у аппарата, выпекавшего этот волшебный продукт? Татка Ирине такую возможность предоставила.
Киоск «Пальчики оближешь!», в котором обосновалась Гладышева, находился отнюдь не в центре. Кроме того, на третий день от одного вида пончиков ее здорово мутило, ноги ныли, а тоска безысходности душила посильнее, чем в «Путнике».
Появление Черемухина у киоска было не менее впечатляющим, чем рыцаря под окном плененной в башне принцессы. А рассказы о новых веяниях в европейском кинематографе, капризах американцев, свежей волне латиносов — это же праздник души для человека, до тошноты объевшегося торгово-кулинарным продуктом. А планы Черемухина? А серьезные намерения сделать Ирку своей Музой?
Однако голова счастливицы кружилась недолго. Вскоре оказалось, что проекты Черемухина как один провальные, что к сорока годам зарабатывать деньги он так и не научился, этот обиженный на судьбу и происки бездарных конкурентов гений. Миледи пришлось устроиться на студию уборщицей, чтобы обеспечивать калорийное питание тощего, но довольно прожорливого друга, занятого исключительно изучением сценарного материала и просмотром по видаку текущей мировой кинопродукции.
Ирка обалдела от американских фильмов и нытья находившегося в постоянном нервном напряжении Феликса. Через пару месяцев они тихо ненавидели друг друга, но расстаться никак не могли, продолжая плыть по течению, как две сошедшиеся в потоке щепки.
И как же отвратительно ухала идиотская «трясучка» на дискотеке, как набегала кислая слюна от запаха пончиков, которым пропиталось все в этой квартире! На стене — фото Феликса и Тарантино в обнимку, ловко смонтированное Черемухиным в период работы над придорожными щитами. Рядом — увеличенный портрет Миледи в образе уродины Кармен. В замызганном кресле хозяин дома — махровый халат некогда белого цвета, пестрые женские джурабки — подарок из солнечного Узбекистана. Он, как всегда, углублен в чтение очередного сценария. И, как всегда, необычайно похож на принца Чарльза, изменявшего прелестной Диане с Камиллой Паркер.
Масластый, длиннолицый Черемухин имел несомненное сходство с членами королевской фамилии Великобритании. Соотечественники же, плохо знакомые с принцем Уэльским, называли Феликса попросту Мерином, прилагая неприятное определение Сивый — в смысле масти и, вполне вероятно, умственных способностей.
О противной кличке он якобы не знал. А Миледи все чаще в последнее время вспоминала о ней. Вот и сейчас, лежа на паласе, она пощипывала черный виноград, наваленный на блюде горой в связи с дешевизной, искоса поглядывала на длинную физиономию режиссера и нервно листала очередной текст. Она уже знала, что он ей ответит, с какой интонацией и как невероятно будет похож в этот момент на фыркающего мерина. Именно сивого, а далеко, к примеру, не гнедого.
— Смотри, дорогой, а это неплохо: дама убивает всех своих мужей по очереди… Первый — депутат, второй — грузин. Третий…
— Террористка?
— Вовсе нет. Наша обычная современница. Ей скучно. — Миледи уставилась на Феликса, карауля его лошадиную реакцию, и невинно продолжала: — Третий убиенный — зануда режиссер.
Лицо Мерина вытянулось, челюсть отвисла. Шлепая губами, он зафыркал:
— Было! Было! «Черная вдова». Все уже было! Господи!
— Точно! Точно! — обрадовалась Ирка, но объяснять, что именно она увидела в его возмущенной физиономии, не стала. Не хотелось все же серьезно ссориться.
Отбросив листы, она с рычанием набросилась на Феликса. Он отбивался, роняя с колен рукописи:
— Что за выходки! Я же читаю. Ты прерываешь творческий процесс!
— Мне грустно! Мне надоело. Мне хочется радости, — надулась Ирка, все еще надеясь свести нарастающее раздражение к легкой разрядке.
Но гений не поддержал заданную юмористическую тональность.
— Пойди лучше на кухню, приготовь что-нибудь. Там и повеселишься. Тошнит от пончиков.
— И меня воротит. Ой, чтой-то мне и вправду невесело! И никакой разрядки. Как у этой Черной вдовы. К несчастью, я не замужем и, следовательно, убивать мне некого… Скучно, скучно… Ничего не сделано путного. А время идет, идет…
— К отдельным персонам слава приходит на самом пороге могилы! — ехидно порадовал ее перспективой Феликс.
Миледи взвилась:
— Никогда не говори мне про запоздавшую славу, Мерин! Я буду жужжать и биться, как муха о стекло, до последних дней своей «золотой осени» и вовсе не тороплюсь на кладбище!
— Мерин? Ты сказала — Мерин? — Он вскочил, расшвырял ногами сценарий и журналы, целиком засунул в рот последний пончик. — Это конец. Флаг тебе в руки, детка… Я выхожу из игры. Мой приятель открыл отельчик у самого Черного моря в весьма интересном месте.
Ему требуется хороший администратор, и я вхожу в долю. Если надумаешь — могу составить тебе протекцию в горничные.
— Да иди ты, администратор фигов! — Она торопливо натянула джинсы и побросала в сумку бельишко. — Знаешь, почему у тебя ни хрена не получается? Рекламы у тебя идиотские, все «великие» замыслы — с чужого плеча, в студии ты умеешь только орать, а в постели лучше всего получается мычание. Как на приеме у дантиста. Сказать почему? Ты зануда, Фел. Скучный, плоский зануда! — На мгновение она задержалась в дверях и посмотрела на свою фотографию. — Это тебе на память. И пусть тебя полюбит удача — вот такая же знойная, как эта красотка! Меня от тебя тошнит, гений!
Дверь за Миледи с грохотом захлопнулась. Она уходила в никуда и навсегда.
* * *
Снова лето. Так же гордо торчат кипарисы над клумбой с петуньями, жужжит вентилятор под потолком с дубовыми балками. Стоя на стремянке, Миледи, босая, в коротеньком сарафанчике, золотистая от загара и злая на впустую убегающее время, снимает занавески с окна.
Дон, прилично раздобревший, с поредевший шевелюрой, тоскливо косится на девичьи ножки.
— Опять в стирку? Месяца не прошло! Все хлопочешь, девочка. Вижу, стараешься. На премию идешь.
— Ты у меня, Шеф, — спасательный круг. Только, похоже, спасать уже некого и не от чего. Не та Миледи.
— Э, не скажи, девочка! Я еще тогда, в комсомоле, тебя приметил. Жаль, думаю, не для этих времен девочка — бедовая. Пропадет. Ей не в авоське совковой биться, ей крылья к полету даны. Так время теперь другое — в полет, красивая! А крылья — они только сильнее стали.
