— А у меня не вышло. Не вышло, что загадывала… — Ирка выскребла из миски картофельную начинку. — Кончено с картошкой. Долму будем делать?
— Это уж он сам. У него завтра выходной. Руки — золотые… — Татка покосилась на подругу, оценивая, стоит ли лезть ей в душу, и задала нейтральный вопрос: — А чего так?
— Чего не вышло или отчего не вышло? — Ирка задумалась. — Сама не знаю.
— А я знаю! У тебя спонсор был? А этот… что Валерию колотил, как его… продюсер? Продюсера ты нашла?
— Не нашла. Но, знаешь, видела одного в натуре — с Энн Тарлтон к нам заходил, жирный, мерзкий, наглый… Так бы глаза и выцарапала! Продюсер известный, из Анюты Поцулько миссис Тарлтон вылепил!
— Противный? Ой, а я думала, про Валерию врали. Теперь-то у нее другой. Не худой, правда, но очень ее любит и раскручивает, раскручивает!
— Мне один говнюк-режиссер тоже много обещал. Надул. Оказалось, я — совершенная идиотка. Ну… не всегда. Затмения находят.
— Это от нервов, — сочувственно вздохнула Татка. — Здесь в санатории врач есть — супер! Он мне гланды вырезал. А по нервам — экстрасенс.
— В моем случае медицина бессильна. Это не лечится. Ты про раздвоение личности слышала?
— А то! Вроде отличный семьянин, а вообще тайный маньяк. В газетах все время про таких пишут.
— Я — тайный маньяк. Вот только сейчас поняла, что меня — две. Одна обитает в данной реальности, особа скучноватая, довольно серьезная. Обычная, в общем-то. Другая — оторва, авантюристка, фантазерка. Стоит ей победить — и вспыхивает кураж, словно несусь на Баронессе по жизни и все мне по фигу! Только ветер в лицо и подзуживает кто-то: быстрей! еще быстрей! Мир меняется. Он уже не состоит из серых кирпичиков разумных правил, он искрится неисчислимыми возможностями. Я путаю, что придумала и что есть, что могу и что мне не по силам… И знаешь, я не одна такая. Вот недавно встретилась с человеком…
— В своем «Путнике»?
— Нет… Это длинная история. История из репертуара Миледи: подлость, глупость — все смешалось. Только ведь я и вправду так сильно хотела встречи с Тимировым, что позволила заморочить себе голову. Лишь бы только постоять рядышком… И влюбить, влюбить его до умопомрачения…
— Ты встречалась с Тимировым? — Татка уронила ложку. — Ну ты даешь, Гладышева…
— Думала — с ним. Оказалось — двойник, какой-то чудак из Самары.
— Двойник? Прямо как в кино. А ты что, не поняла, что двойник? Так похож? Ой, вот история, я не могу…
— Я ж с настоящим Тимировым близко не общалась… Клюнула на блесну, дурила.
— А с этим… общалась близко? И что?
— Забыла. Все забыла, — отрезала Ирка. — А иначе как жить?
— Это правда. Плохое лучше не помнить. Вытеснять его хорошим.
— Попробую. Вода кипит? Пора с творогом забрасывать. Вон какие красавчики получились. — Ирка подержала на ладони вареник с фигурно закрученным краем. — Это и будет хорошее. А остальное — в отход.
* * *
Николай Ласточкин, отправленный Иркой в «отход» жизненного опыта, гулял по Арбату. Это было не совсем то, что формулировалось раньше как задача «погулять в Москве» — шикарно гульнуть на доходы от последней авантюры в «Лазурных грезах». Потом можно было слегка отсидеться дома и провернуть аналогичный трюк где-нибудь на маршруте гастролей Тимирова. Хорошо ведь пошло! Никто — абсолютно никто — из доброжелателей в казино, одалживавших деньги некоему «Николаю» (так он представлялся всем, не отступая от паспортных данных), не заметил подмены. Даже горничные, тайно подбиравшиеся к нему за автографом с фотографиями кумира, не распознали подлога.
Даже такой стреляный воробей, как администратор с лошадиным лицом английского принца, клюнул на «исповедь» глубоко законспирированного Тимирова. И эта странная девчонка — фанатка Кинга. Уж если о чем-то жалеть, то о сумасшедшей любви, предназначавшейся не ему. Скорее всего, она не затевала подлянку с кассетой. Возможно, догадывалась, что дело нечисто, — дрожала при каждом шорохе. Немудрено — в чужом доме, в чужом платье, с чужим мужем… Но эти сверкающие глаза, этот льнущий к сердцу голос… Чертовка! Чертова кукла! Провести Ласточкина! Все. Плюнуть и забыть.
Николай достал мобильный телефон:
— Клер? Привет, дорогая. Брожу в окрестностях твоего дома с шикарными планами… Не пропадал я! Работал. Вернулся из ответственной командировки. Мечтаю отметить успехи с любимой девушкой. Ну почему «легко бросаюсь словами»? Я серьезно. Совершенно серьезно. С любимой, незаменимой. Через пятнадцать минут буду у тебя и докажу на деле…
Отключил телефон, сморщился, словно проглотил кислятину. Врун, патентованный врун. А что, если в самом деле зайти далеко — взять и жениться? Вот так, с бухты-барахты, ради хохмы? Да кто же, собственно, способен совершить эту глупость всерьез? Наивняк, не знающий женщин.
Ласточкин так эффектно расхохотался, что встречный прохожий испуганно шарахнулся в сторону. А ты-то кто, лох! Расплылся, раскудахтался, разметал бисер перед провинциальной Миледи. Возомнил себя Тимировым! И получил по заслугам — «двойник»! Нет, предавать Тимирова она не хотела. Такую влюбленность не сыграешь. Она вся так и светилась от счастья. Но как посмотрела вслед уходящему Ласточкину! Как посмотрела! Он оглянулся от двери и увидел ее — застывшую, каменную. На лице — ледяное презрение, ненависть и брезгливость, словно испачкалась.
Брр… Ласточкин встряхнулся, как мокрый пес, отгоняя противные воспоминания. Противнее не бывает. Он заигрался, и вправду преобразившись в Кинга, — не в самовлюбленного суперплейбоя, а в героя Миледи — лучшего парня на свете, героя ее грез. Он выложился на полную катушку и даже едва не запел. Как радовалась она объятиям Кинга и как презирала его, Ласточкина, романтического авантюриста…
«Не стоит терять ориентиры, парень: Кинг — суперстар, а ты — третий сорт», — вынес себе приговор Ласточкин. И так стало погано от всего на свете — от своего элегантного костюма, набитого кошелька, тупого самодовольства. Забиться в нору и выть — вот и весь праздник.
Забредя в какой-то дворик, он сел у детской площадки. Две девчушки с торчащими хвостиками пекли куличики из песка. На лавке у пестрой клумбы общались, приглядывая за чадами, молодые мамаши. На коленях у одной из них, бессильно свесив конечности, лежал черно-красный Арлекин в треухой шапке с бубенчиками. Широкая улыбка на курносом лице, глупые распахнутые глаза.
Интересно, откуда это чудо? Такой Арлекин был у Коленьки в детстве. Только больше и нарядней. Весь на шарнирах, он работал актером кукольного театра, двигаясь на ниточках. А дергала ниточки и говорила за всех Колина мама. У него осталась фотография: семилетний первоклашка на новогоднем школьном празднике — шапка Арлекина и щербатая улыбка до ушей.
Нина Ласточкина руководила кукольным театром в клубе подмосковного городка. Папа, по основному занятию военный, представлял остальную труппу — художника, декоратора, костюмера. У них по дому всегда были разбросаны лоскуты, обрезки поролона, веревки, проволочки, пуговки, блестки. И можно было наблюдать, как из всего этого чудесного хлама возникал мир нового спектакля: столы, утварь, деревья, облака. А главное — персонажи: живые, говорящие, со своей историей и судьбой.
