— Я ненавидела себя. Это вышло так гадко… Но я полюбила тебя — именно тебя, Ласточкин. И не стало больше никого. Я начала жить для тебя. И ждать. Ждать, что ты меня найдешь. Все равно найдешь. Как в твоей песенке для кукольного театра.
— Я нашел! И обещаю: театр у нас непременно будет! Нет, я не запел. Извини. Я стал продюсером. Смешная профессия.
— Смешная? Волшебная!
— Волшебная… А знаешь, в сущности, ты права. Николай Ласточкин — не только продюсер, но и романтический авантюрист. Значит — чудотворец! Необыкновенный волшебник. А с волшебниками не происходят обыкновенные истории! Иди сюда, ближе… Вот так.
…Шло время, очень много времени, а руки, сомкнутые в объятии, не хотели разжиматься. Такое мгновение умоляют остановиться, потому что оно прекрасно и прекрасней не будет. Потому что замкнулся круг, линии судьбы сошлись и явилось в мир огромное, искрящееся счастье. Они были одной крови, и та особая сила, которая влечет фантазеров, путешественников и сочинителей, что вдохновляет к открытиям дерзких и смелых, опустила на них волшебную длань…
Оторвавшись от ее губ, Ласточкин зашептал:
— Колдовать просто. Надо сделать вот так: загадать желание и крепко-крепко зажмуриться.
Миледи закрыла глаза и увидела то, что не один раз видела во сне: съемочный павильон большого ревю. Суета, ослепительный свет софитов, взлетевшая стрела с камерой. На крыше большого дома, утыканной антеннами и трубами, стоял Ласточкин, вытянувшись, как для прыжка в воду. Прямо под ним, на балконе верхнего этажа, — Ирка. Волна воздуха из ветродува трепала ее распущенные волосы. Оттолкнувшись от черепицы, Николай взмыл в воздух, паря над крышей. Вступила музыка, и Ласточкин, именно Ласточкин, а не Тимиров, запел:
А я летаю, я летаю, Бог ты мой!
Над синим морем, над кипящею рекой,
Над темной крышей, где гуляют лишь коты,
И над балконом, где грустишь с Шопеном ты.
Вот он опустился на, парапет ее балкона, протянул руки… Ирка прильнула к его груди, и они полетели вместе — над спящим городом, над черным морем, качающим лунное серебро…
И ты не споришь, храбрая, забыт ученый страх,
Зрачки сверкнули звездами, вихрь солнца в волосах…
Нас подняла над крышами упругая волна —
О музыка, то музыка, о музыка моя!
Они взлетели над съемочной площадкой, над следившими за ними камерами. Внизу мелькал Черемухин — суетился, кричал в мегафон, как и положено режиссеру. Рядом с ним толпилась массовка: Юрка, Дон, Татка, Ашот… А еще те, кто давно покинул их.
Открыв глаза, Миледи завороженно посмотрела на Николая:
— Что это было?
— Не было — будет! В сущности, мы отличная пара. Мы умеем летать и мы умеем играть всерьез.
