Онлайн книга «Все не так»
На работе появились новые обязанности, новые лица и новая ответственность. Санька вдруг осознала, что ей не приходилось работать в коллективе. И у отца в палатке, и в обменниках она сидела одна и была сама себе хозяйка, никогда не задумывалась над тем, как одета и причесана, без стеснения напевала или ковыряла в носу. Здесь выяснилось, что касса — это собрание разновозрастных и разнокалиберных девиц, женщин и даже бабулек, основной жизненный интерес которых — это собрать как можно больше сведений друг о друге и, внимательно все проанализировав, вынести на обсуждение общественности. Поначалу близорукая Санька решила, что на нее никто не обращает внимания — все погружены в свою работу с деловыми, напряженными лицами. Днем позже она выяснила, что каждая деталь ее туалета, цвет помады и маникюр, не говоря уже о таких определяющих столпах, как туфли и сумочка, были разобраны по ниточкам и придирчиво оценены. Это ее изумило, рассмешило и настроило на определенный рабочий лад. На последние деньги купила себе костюм и новые туфли, маме дала задание сшить несколько разноцветных блузок и сумку из кстати залежавшегося куска замши. С первой зарплаты она наконец-то заказала себе очки в тонкой, элегантной оправе и, поставив этот завершающий штрих, теперь органично сливалась с офисной мебелью.
По возрасту Саньке была наиболее близка высоченная красотка Люда, которая и стала ей товарищем и гидом на новой работе. Люда редко сидела на месте, в основном она ходила по коридорам на своих длиннющих ногах, как на ходулях, и была главным поставщиком и распространителем всех банковских сплетен. В свободное от сих тяжких трудов время она без конца подправляла макияж на своем крупном грубоватом лице, особое внимание уделяя правильному распределению помады на толстых, лоснящихся губах. У нее была семилетняя дочка, которая жила преимущественно у бабушки и дедушки, дабы не мешать маме наслаждаться молодостью. Главным предметом гордости Людмилы была огромная силиконовая грудь, которую она сделала на деньги своего последнего «кошелька». Все многообразное мужское племя Люда делила на «кошельков» и «кобельков». Первые — это те, кто может подарить своей любовнице новую грудь (шубу, билет на Сейшелы), а кобельки — это такие симпампулечки для «хорошего траху». Мужчину своей мечты Люда определяла лаконично: «кошелек» и «кобелек» в одном флаконе. Тех, кто не подходил ни под один из двух критериев, Люда за мужчин не считала. Саньку она жалела как ущербную: «Это ж надо, с ментярой жить» — и взяла над ней что-то вроде шефства.
Другие сослуживицы тоже благосклонно относились к новенькой. Придирчиво изучив все стороны Санькиной жизни, они пришли к заключению, что она «хорошая девушка», «классная баба» и вообще «свой человек». Действительно, завидовать ей было не в чем: ни особой внешности, ни богатого мужа, ни блата, ни каких-то необыкновенных талантов у Саньки не было. Вела она себя скромно, доброжелательно, уважала старших, не задавалась перед молодыми. Вскоре ее все полюбили, научили всему, что могли сами, и даже когда через год работы ей дали старшего кассира с небольшой прибавкой к зарплате, никого это не обозлило. Даже Люда, которая проработала гораздо дольше Саньки, но до «старшего» так и не доросла, надулась было, а потом махнула рукой: «Тебе эта прибавка хоть погоду сделает. А мне — одну помаду купить. Я сюда не для денег хожу, а для души».
В сентябре девяносто восьмого касса гуляла на дне рождения у Эльвиры Иосифовны. Сначала, как водится, обсуждали насущную тему: полетит их банк или нет? Одни кричали: «Пора бежать!», другие: «Надо сидеть до последнего!», но потом все подпили и расслабились. Людка принялась, как обычно, рассказывать такие анекдоты, от которых Димон бы ушел в монастырь. Разговор плавно сполз в сплетни и даже кое-где в интимные откровения. Эльвира Иосифовна, вышедшая в бухгалтерию выпить с тамошними тетками, вернулась и страшным шепотом объявила:
— Мать моя женщина, какой у нас новый начальник юротдела! Конфеточка!
— Да-а-а? — Людмила мгновенно выудила откуда-то гигантскую косметичку и стала подправлять макияж.
— Люд, я все хотела спросить — как такая большая косметичка помещается в такую маленькую сумочку? — сытым голосом промурлыкала разомлевшая от еды и вина Санька.
— Помещается, помещается. Главное, надо с любовью, — сказала Людмила и заржала каким-то своим мыслям. Потом посерьезнела и трагическим тоном объявила: — Мой последний «кошелек» — импотент. Заработался, савраска, етить его… А я уже неделю не трахалась. Скоро, епрст, на стенку полезу! — эффектным взмахом закрыла косметичку и решительно встала. Подошла к шкафу, повертелась перед зеркалом, расстегнула одну пуговку на рубашке и прошествовала к двери, напевая: — Конфеточка, конфеточка…
— Щас его Людка обработает, — засмеялись тетки, а девчонки помоложе, толкаясь, последовали за Людмилой.
Санька осталась сидеть с бокалом красного в руке и поддерживать беседы о лучшем способе закатывать помидоры. В голове же роились мысли, далекие от помидоров. Она уже около месяца под разными предлогами увиливала от постели с Димоном, поэтому слова Людки «на стенку лезть» показались ей очередной скабрезной шуткой. Ей хотелось любви — страстной, безумной, как в кино, как в романах. Хотелось сгорать от нетерпения, кричать, рыдать. Хотелось чего-то… Но она знала, что вот сейчас посидит еще немного, потом позвонит Димону, и он приедет ее забирать. Дома они приготовят ужин, поедят, помоют посуду и закроются в своей комнате. Посмотрят кассету, которую возьмут по дороге в прокате. Поиграют в карты. Лягут в кровать. И так изо дня в день, из года в год. Он начнет приставать к ней, она попробует увильнуть. Не то чтобы Димон был ей противен, — за почти пять лет совместной жизни она научилась получать с ним удовольствие. Просто ей было так беспробудно лень этим заниматься, что расшевелить мог разве что умеренно принятый алкоголь. Который, кстати, был принят, вопрос только — в умеренном ли количестве. Итак, решила Санька, если она не заснет, то, пожалуй, не будет сегодня увиливать. А то бедный Димка уже начинает всерьез на нее дуться. Санька набрала домашний номер.
— Димк? Ну приезжай. Да чего тут сидеть. Все напились, я домой хочу. Ага. Ну, давай.
Она положила трубку и подхватила тему о закатке лечо: рассказала свой рецепт, который считала самым лучшим. Пришла Людмила с девушками, наперебой обсуждавшими «заиньку» и «лапопулечку». Только Людка не разделяла всеобщего воодушевления.
— Ай, не знаю… Какой-то он… Налейте мне. Обижаешь, Семеновна, беленькой! — Она могуче булькнула в себя полную рюмку и, кинув в рот маслину, продолжала: — Симпатичный, конечно, но не в моем вкусе. Какой-то квелый: педик, что ли? Хотя в тихом омуте черти водятся. Поглядим. — И она принялась набирать номер своего «кошелька».
Многие помоложе последовали ее примеру; те, кто постарше, наоборот — развеселились: «Эх, щас молодежь разбежится — хоть попляшем». Санька поглядывала в окно и потягивала из бокала, стараясь не напиться. Увидев внизу грязно-белый «опелек», быстро распрощалась и, несмотря на уговоры остаться, упорхнула. По дороге она мысленно настраивала себя на бурную любовь и поздоровалась с Димоном долгим поцелуем.
— Ой, какая ты хорошая сегодня. Чей, говоришь, день рождения?