Что же все-таки произошло? Зачем она поехала в Ясногорск, устроила заваруху? Тамара старалась поэтапно разобраться в том, как развернулась ее жизнь, подставив совсем не предвиденный уклон.
Хотела заговоренной солью отучить Курдюмову от Спирина — не вышло. Решила проучить ее через мужа. Проучила! Но чего-то не просчитала… Чего? Себя! Себя она не просчитала… Как там говорила Софья? Ход «вразрез» меняет всю картину. Но он и человека меняет в этой картине… Разве смогла бы она, неизменная, не обманутая Спириным, заново сойтись с Олегом?
За окном темнело. Фасады домов, занавешенные прозрачным туманом потемок, тускло озарялись зажженными, разбросанными по этажам окнами. Свет в окнах в теперешней мгле почему-то казался желтее и робче, чем обыкновенно. Казалось, не лампочки, а свечи горят в квартирах.
Тамара вспомнила длинную свечу на чайном столике у Олега, а потом — свечи в подсвечнике, в церкви, перед иконой Богоматери; неведанное ранее чувство тепла пришло откуда-то изнутри, из-под сердца…
Скоро Тамара поднималась по лестнице в маленькую удобную квартирку Олега. Волновалась, подбирала слова, которыми объяснит свой нежданный приход. В какие-то мгновения у нее появлялось необоримое желание тут же, с порога, высказать ему: «Спаси меня, Олег! Избавь меня от обмана, от моего страха… От Спирина, от Курдюмовых, от меня самой… Я была так доверчива и неопытна, что натворила много ошибок… Я больше не буду… Ведь и ты, и учитель твой Лу доказываете, что если любовь приносит кому-то зло, это уже не любовь. Любовь должна приносить людям радость. Вот и научи меня так любить…»
О будущем ребенке Тамара решила ничего не говорить. Если Олег от нее «без ребенка» не откажется, то с дитем станет любить еще сильнее и с разными Курдюмовыми впоследствии путаться не будет, а если и будет, то Тамара уже ученая, не заметит, да и измена от Олега — не то, что от Спирина, не тот случай…
Но никаких объяснений Олегу не потребовалось. Он открыл дверь, увидел растроганную Тамару, и ее искупительные слезы в глазах, вероятно, все объяснили ему; он обнял ее и смело сказал:
— Теперь я тебя никуда не отпущу…
Глава 13
Прошло несколько решающих дней этой затянувшейся слякотной весны…
Как-то поздним сырым вечером, от которого хочется поскорее сбежать под кров, на железнодорожном вокзале в ресторане, недорогом и давненько не ремонтированном, так что истрескались квадратные колонны в кремовом колере, сидел за пустым столиком офицер в чине капитана с эмблемами танкиста в петлицах. От безделья, в ожидании официантки, он вертел в руках фужер. Сбоку к столику подошел человек в сырых разбухших ботинках, в сером пиджаке и в темно-фиолетовой рубашке — невыигрышного тона.
— Можно? — негромко и равнодушно спросил он капитана.
— Пожалуйста, — без любезности отвечал военный.
Теперь они делили ожидание вдвоем. Молчали. Пришедший к беседе был пока явно не расположен: смурый, с потупленными глазами; в небритом лице измученность — вероятно, от дороги, пересадок, томления у билетных касс, от прочих вокзальных неудобств. Капитану не хотелось тревожить его вопросами. Молчали они и после того, как официантка в кружевном кокошнике и белом переднике, на поясе которого висела на леске бутылочная открывалка, приняла заказ. Первыми словами они перекинулись лишь под водку: сидеть напротив и пить поодиночке для русского человека не с руки. Они подняли налитые рюмки, кивнули друг другу.
— За ваше здоровье, — сказал капитан.
— Взаимно, — ответил его сосед.
Выпили, стали закусывать салатом.
— Проездом? — спросил капитан, начиная испытывать размягченность от теплого воздействия водки.
— Нет. Мимо шел. Выпить захотелось, — ответил ему сосед, посмотрев большими грустными голубыми глазами.
Это был Спирин.
«Умный мальчик» — говорили про него в детстве; «парень что надо» — так оценивали его в юности; «клевый чувак» — на молодежном жаргоне называли его в пору студенчества; «хороший мужик» — в последние годы характеризовали его сослуживцы. Спирин и в самом деле был человеком достаточно умным, понятным и широким. Бог дал ему красоту лица и ладность осанки, нормальное здоровье, выдержанность и рассудочность натуры.
На своем пути он не встретил людей, которых бы люто, непрощающе возненавидел, врагов то есть; со многими он спаял дружбу и легко сходился и с молодым, и со старым. Если где-то в компании разговор обрастал политикой, он толково поддерживал его, недаром историк; если говорили о модном литературном авторе, он что-нибудь у него непременно читал; если кто-то предлагал ему сразиться в шахматы или на символический проигрыш в преферанс, он не отказывался и играл недурно; если в каком-то театре потчевали выразительной премьерой, он заглядывал туда, но при этом успевал азартно следить и за хоккейным чемпионатом.
Он жил полнокровно, определенно и достойно, оттого и слыл «хорошим мужиком». Некоторые еще прибавляли, обычно с завистью: «Сердцеед… Бабам очень нравится». Это было истинно: женщин он к себе располагал, но бабником все же не был.
Он сближался с несколькими женщинами, но это не было спортом, развратом и сладострастием; легкие увлечения, как правило, потихоньку тускнели и мирно умирали либо переходили в дружеские отношения. В брак он вступил человеком зрелым, по обоюдной любви, с расчетом на долговечность и незыблемость семейных уз. А что до встреч со Светланой Курдюмовой, так это было нечто вроде вкусного гарнира — прихоть мужского себялюбия и некое утверждение мужской гордости. С его данными, с его возможностями вроде бы было непростительно не иметь веселенькую милашку-любовницу — для полноты жизни…
К тому же увлечение Курдюмовой у него шло вроде как по инерции, осталось из дотамариного прошлого — полулюбовная-полудружеская страстишка… Конечно, если бы Спирин почувствовал, что его отношения со Светланой грозят его семейному благоденствию, он тут же бы все исправил: ублажил бы Тамару, а любовнице просто и коротко объявил: «Увы, Светик, я женат. Семья есть семья, сама понимаешь. Останемся друзьями. Ну… давай на прощание свою лапку, Светик…» (С женщинами он всегда предпочитал шутливо-любезный слог, но никогда не сюсюкал с ними, не выворачивал им свою душу наизнанку и сам не лез в душу к ним.) Однако Спирин этого не почувствовал и таких слов не произнес…
В первый момент, когда до Спирина дошли вести, что его хочет видеть некий господин из Ясногорска с известной ему фамилией Курдюмов, он воспринял это с некоторым недоумением и досадой. «Эх, Светик, — искренно посочувствовал он своей ученице. — Неужели ты проболталась своему мужу? Осмотрительнее надо быть. А уж если попалась, лисой нужно виться. Подозрения не усугубляют, их заглаживают…»
Спирин не хотел думать о том, что нить из семьи Курдюмовых не только тянется к нему, но и крадется к Тамаре. Позднее причастность Тамары к этой истории утаить не удалось: люди слишком любопытны и дотошны, когда дело доходит до семейных разладиц. Впрочем, все перипетии в семье Курдюмовых Спирина мало интересовали, ему было не до них…
