— Я пойду на эту жертву ради своих чувств. Тебе это трудно представить. Ты привык пользоваться людьми, теми благами, которые им сопутствуют. Простые человеческие чувства тебе недоступны.
И, не прощаясь, она взяла чемодан и сошла на пустынный в этот час берег.
Глава 10
— Сеньорита не боится путешествовать по ночам?
На этот раз за баранкой автобуса сидел незнакомый водитель. Когда Моника сказала ему, куда едет, он улыбнулся, и она внезапно почувствовала, что все будет хорошо.
Она прижималась носом к окну, пока автобус медленно карабкался по горной дороге. Чуть светало, но ей не терпелось снова увидеть Джеффа.
Она вышла на той остановке, откуда было ближе всего до дома доньи Люсии. «Оставлю у нее вещи, — думала Моника, — и не важно, что раннее утро, я побегу к Джеффу, объясню ему все. Ведь не может быть, чтобы все кончилось так нелепо…»
— Сеньорита? — заспанная донья Люсия выглянула из-за двери, когда она постучала.
— Я вернулась, донья Люсия. У вас все в порядке? Я только быстро заброшу чемодан в свою комнату и побегу в усадьбу.
— Вы хотите сказать, что остаетесь здесь, сеньорита?
— А почему это вас удивляет? — испугалась Моника. — Что случилось?
— Сеньор сказал, что вы не вернетесь, сеньорита. Вчера он приходил ко мне. Он дал мне много денег…
— За что?
— Оплатил комнату до конца месяца.
— Ах так. — Помолчав немного, она добавила неуверенно: — Тут вышла некоторая неувязка, донья Люсия. Сейчас я схожу в усадьбу.
От решительности, с которой Моника сюда ехала, не осталось и следа. О чем на самом деле говорили Алек и Джефф? Неужели они оставались наедине? Джефф не нравится Алеку, это точно. Ему очень не понравилось то, что Моника была с ним. Но что Алек сказал Джеффу, пока она спала в каюте? Оболгал ее? В чем ее вина?… Впрочем, ведь она умолчала о своем отце, о своей прежней жизни. Ну и что? Какое это имеет значение, если их связывают настоящие чувства?
Моника не сомневалась, что сможет все уладить, когда серьезно поговорит с Джеффом. Но понимала, что это будет очень непростой разговор. Ей за многое придется просить у Джеффа прощения.
Она открыла калитку, когда солнце уже взошло, и направилась к дому. Постучала в дверь. Никакого ответа. Наверно, Джефф в саду? Тут Моника обнаружила, что дверь не заперта, вошла в дом и направилась прямиком в кабинет.
У нее заныло сердце, когда она остановилась у стола. На нем в беспорядке валялись исписанные листы. А вот рядом с печатной машинкой все было чисто, чтобы удобно было печатать. Моника взяла пару страниц и прочла. Он писал это минувшей ночью. Почерк был нервным, торопливым, неопрятным, диалоги — более резкими, лаконичными и пронизывающими до глубины души. Это было лучшее из всего, что Джефф написал до сих пор.
Моника села и начала печатать. Клавиши машинки привычно мелькали под пальцами, и это было счастье — печатать его текст, его рвущие сердце слова…
Она так увлеклась работой, что не заметила, как вошел Джефф. Когда он подошел совсем близко, Моника вскрикнула от неожиданности.
— Джефф! — Она перестала печатать и улыбнулась ему. — Я тебя не заметила. Ты ужасно меня напугал.
— Что тебе здесь надо? — резко спросил он.
Его тон обескуражил Монику.
— Я сначала была у доньи Люсии, а потом пришла сюда.
— Что тебе здесь надо? — повторил Джефф.
— Я печатаю, ты же видишь. — Моника пыталась унять дрожь в руках. — Я стучала, но тебя не было. Поэтому я вошла. Я нашла рукопись и… А что случилось?
— Тебе здесь больше нечего делать, Моника. Тебе должны были передать это на яхте.
— Но почему, Джефф? Это ведь ты хотел посмотреть корабль. Я была против…
— Замолчи! — Джефф запустил руки во взъерошенные волосы. — Пожалуйста, забирай все свои вещи, и я довезу тебя до деревни. К сожалению, у меня нет времени доставить тебя в Малагу, но ты и на автобусе отлично доберешься.
— Ты меня выгоняешь? — Моника изо всех сил старалась сохранять спокойствие.
— Я просто говорю, что тебе здесь больше нет места, — ответил Джефф.
— Я тебе не нужна?
— Нет, — буркнул он.
— Можно узнать, почему?
— Мне не нужно, чтобы ты чем-то жертвовала ради меня.
— Я могу все объяснить тебе, Джефф?
— Тебе нет нужды ничего мне объяснять! Алек мне все рассказал о тебе на яхте. Богатая избалованная дочка старого Джона Стивенсона, у которой так много денег, что она не знает, куда их девать.
— Частично это правда, — признала Моника.
— Так ты понимаешь, что просто избалована?
— Нет… я богата.
— Вот как! Алек открыл мне глаза. Кто-то коллекционирует марки, богачи собирают драгоценности. А ты? Ты обожаешь бродяг и неудачников — такое у тебя хобби?
— Джефф!
— Ты, наверное, страшно расстроилась, когда не обнаружила здесь своего художника? Хотела стать его натурщицей?
— Джефф, ты переходишь границы!
— А поскольку его в деревне не оказалось, ты переключилась на меня. Меня, бедного начинающего писателя, нуждающегося в помощи с книгой, которую никто не станет покупать. Пожалела несчастного! Боже, как великодушно с твоей стороны, Моника!
— Все совсем не так! Однажды ты очень пожалеешь, что наговорил мне все это. — Моника встала из-за стола и собрала листы.
— А Мария? — не успокаивался Джефф. — Ты очень гордишься тем, как помогла Марии и Федерико. Нашла магазин для работ Федерико…
— Да!
— Да? И чем дон Мигель был тебе обязан?
— Ты не понимаешь…
— Как ты его купила? — цинично спросил Джефф.
— Я этого не делала.
— Нет? Так ты не арендовала у него полку, на которую выставила работы Федерико, а дон Мигель должен был делать вид, что они продаются, а деньги на самом деле шли от тебя?
— Как ты все замечательно излагаешь, Джефф.
— А все отлично сходится. Что хотел мне рассказать дон Мигель? Помнишь, когда ты нас прервала? У меня было достаточно времени, чтобы все обдумать, Моника! Марию тебе тоже было жалко — ты захотела спасти ее от дона Рикардо. И что ты сделала? Ты заплатила ему, чтобы она смогла выйти за Федерико.
— Нет, нет! — поразилась Моника. — Но даже если бы это было так, что в этом плохого?
— Теперь Федерико так уверен в себе. Но что будет, когда он перестанет быть интересен маленькой богачке, когда малышка найдет себе новую игрушку? Что будет, когда он обнаружит, что никто не покупает его фигурки и у него больше нет денег, чтобы содержать жену?
