То есть Юля, которая собралась пойти на огромный риск, чтобы сделать компрометирующие записи на Бобырева, не сможет предъявить записи ни суду, ни полиции!!!
Ведь детектив, кажется, сказал что-то об этом вчера… Но она, всецело поглощенная ссорой с Никитой, толком не вслушалась.
Она прижала планшет к груди и заплакала. Оплакивала Юля свое бессилие перед низостью человеческой; своего братика Антошу; маму, которая с непостижимым мужеством справлялась с бедой в одиночку, потому что папа потерял память, она, Юля, сбежала, решив, что так будет лучше для всех… И кажется, она снова сглупила, сбежав на этот раз от Никиты, которого любит! Причем обманула его, усыпила его бдительность — сбежала тайком, не попрощавшись, подло…
Ей суждено делать только глупости; лишь за шахматной доской она чемпионка, а в реальной жизни полный ноль, дура, кретинка, идиотка…
Наплакавшись до изнеможения, Юля посмотрела в окно. Снег уже не просто шел — он валил. Сейчас не стыдно пройтись по улице, все равно никто не разглядит ее распухшего красного носа. А ей следует голову проветрить, потому что реветь — это лишь очередная глупость.
Она слишком часто плакала за последние два месяца. И это она, Юля, девочка со счастливым мироощущением, которой никогда не приходилось плакать, потому что у нее никогда не было причин для слез. Так, разве для пары слезинок…
За ее слезы Гадина тоже поплатится! Обязательно. Юля что-нибудь придумает!
Она быстро оделась и вышла. Снег и впрямь будто оборачивал каждого прохожего в кисею, и никто не мог разглядеть ее лица. Юля наслаждалась снегом, и в то же время ее мозг лихорадочно работал. Если нельзя сделать так — сделаем иначе! Например, можно выложить записи в Интернет. Нужно только заснять таким образом, чтобы лицо его было хорошо видно и узнаваемо. Если Гадина полезет к ней снова под юбку или в лифчик… А именно это как раз и нужно, иначе в чем компромат?!. Придется вытерпеть, чтобы он свою натуру педофила полностью обнаружил! Только…
Только если потом записи выкладывать в Интернет, на всеобщее обозрение, то Юля тоже засветится в непристойном виде. Да, она уже на это решилась — но исключительно для полиции и суда. А оказалось, что такие записи нельзя предъявить правоохранительным органам. Однако предъявлять их через мировую паутину всему населению земного шара Юля точно не была готова. Ох, черт!
Так что же делать? Как найти решение? Должно же оно где-то быть!
Должно-должно. Нужно только как следует подумать. Как в шахматной партии. Все просчитать на несколько ходов вперед, чтобы выиграть.
Юля мысленно перебирала вариант за вариантом и отбрасывала их, ища все новые решения. Так она и бродила по улице, спрятавшись под кисейной накидкой из снежных хлопьев, забыв о времени, как вдруг ощутила голод. Ну да, пора бы и поужинать.
Какое-то кафе светилось огнями, Юля туда вошла. Она не знала, где оказалась, насколько далеко ушла от гостиницы, но в кафе как раз и выяснит.
Заведение оказалось из тех, где больше пьют, чем едят. Но искать другое место уже не хотелось, тому же здесь все-таки обнаружились закуски, и Юля выбрала себе тарелку с колбасками к пиву, баклажанную икру, грибы с лучком и оливки.
Официантка принесла заказ и поинтересовалась, что она будет пить. И Юля, которая до сих пор ни разу не пила спиртное (родители не разрешали, а она и не стремилась попробовать), неожиданно для себя заказала бокал красного вина.
— Погоди, а тебе восемнадцать-то есть? — официантка приблизила к ней свое лицо, стараясь рассмотреть Юлю в полумраке. — Что-то ты больно молодо выглядишь…
— Есть! — бодро ответила Юля. — Да и ваще, чё за базар? Это лишь винцо, один бокал, сечешь, Алена?
Имя было написано у девушки на бейджике.
— Да мне пофиг, — ответила та. — Просто если вдруг кто проверит, то по заднице настучат мне. Паспорт есть?
— Я те че, совсем больная, с паспортом в кафе ходить? — Юля постаралась, чтобы ее голос звучал достаточно развязно. Так, по ее мнению, должны разговаривать люди, которые регулярно пьют алкоголь.
— Ладно, принесу, — ответила Алена. — Но только один бокал. Второго не проси, поняла?
Едва официантка отошла от ее столика, как нему неожиданно пристроился какой-то парень. Он был ничего так, довольно симпатичный, но только Юле совсем не нужный.
— Проваливай, — грубо произнесла она.
— А тебе ведь не больше шестнадцати, — ответил тот, ухмыляясь.
— Тебе какое дело? Или ты тоже педофил?
— Тоже?
— Убирайся отсюда. Я тебя не звала.
— Девочка, у тебя нос красный.
— С мороза.
— Может, и с мороза, — согласился парень. — А может, ты ревела. Парень бросил? Я могу утешить.
— Тебе сколько лет?
— Двадцать шесть.
— Точно педофил. Убирайся вон, пока я полицию не позвала.
— Прыткая какая, — он улыбнулся. — С чего ты взяла, что я к тебе набиваюсь на секс?
— А утешить — это тогда как?
— Да так: за жизнь поговорить.
У парня были темные живые глаза, подвижное лицо, смешливый рот и сильный провинциальный говор. Юля не смогла бы определить его происхождение: в Энске жили в основном коренные москвичи, чьи дачи когда-то и основали поселок, говорили они (за небольшим исключением из числа иногородних нуворишей) с московским выговором.
— И с чего это ты такой добрый?
Возле столика снова возникла Алена, поставила на стол бокал с вином.
— А вы теперь здесь сидите? С девушкой? — спросила она. — Новый заказ делать будете?
— Мне тоже бокал красного, — ответил парень метнулся к соседнему столику, прихватил оттуда свои тарелки (оливки-орешки) и кружку с пивом.
Все это он поставил на столик Юли и проговорил ей почти на ухо:
— А меня сегодня девушка бросила. Я бы поплакал, как ты, но не умею. Давай просто поболтаем?
— Я бы тебя тоже бросила, — Юля отодвинулась от него.
— А че так? — удивился тот.
— Бесцеремонный ты. Сел без приглашения. Нарушаешь чужое личное пространство.
— «Чужое личное пространство»… Ух ты, какие слова знаешь!
— Я еще много чего знаю, — хмуро обронила Юля.
— А чего ж тогда ревела, раз умная такая? Нос до сих пор не отошел.
— Какое тебе дело, не пойму? Если ты ко мне не клеишься, то чего надо?
— А если клеюсь?
— Тогда сразу вали.
— Интеллигентная девушка, умные слова знаешь, а так грубо разговариваешь.
— Как все.
На самом деле мама постоянно «вычищала» Юлин лексикон, требуя от нее грамотной литературной речи, — но в школе говорили на странной (по маминым понятиям) смеси различных сленгов, иногда довольно грубых, а то и вовсе блатных, застрявших в языке с девяностых; фразочек из интернет-приколов и молодежных сериалов — и Юля не хотела выглядеть белой вороной среди сверстников. Поэтому в ее речи соседствовали все эти словечки наряду со сложными оборотами из разряда интеллектуальных. Одноклассники, случалось, ее этим попрекали (мол, выпендриваешься!), зато Никита был в восторге. Говорил, что она отлично владеет разными пластами речи, что есть признак ума и глубинной культуры.
