Я только блаженно улыбалась во весь рот, мысленно благословляя тазовую кость Джули Уэйнтрауб.
— Прекрасно, Джон! — Глупая усмешка никак не желала покидать мое лицо.
Он встал, и мы пожали друг другу руки. Я взяла плащ и выпорхнула из кабинета, словно на крыльях. В бежевой приемной секретарша больше не казалась небожительницей, в лифте звучала моя любимая мелодия, а бронзовые цифры 353 на табличке здания смотрелись по-домашнему уютно. Итак, со следующего понедельника я выхожу на работу!
Вернувшись в отель, я подумала: не позвонить ли Крису? Я колебалась, опасаясь, что он остудит мой пыл, будет безразличен или вообще не станет меня слушать. А я хотела, чтобы он возликовал вместе со мной. Ведь удовольствие от нового долгожданного платья — отчасти предвкушение того, что скажет по этому поводу прекрасный принц. С замиранием сердца ждешь, что он восхищенно ахнет и воскликнет: «Какая ты красавица!» Поэтому, когда принц заявляет, что платье замечательное, но вот тебе сбросить бы еще фунтов десять, или что для этого платья у тебя маловата грудь, или ноги недостаточно длинные… у тебя падает сердце, а твоя звезда тускнеет. Такое же чувство одолевало меня по поводу работы, и я не желала, чтобы Крис стер с нее позолоту. Но, право же, мне так хотелось ему рассказать! Поэтому я выжидала… однако часам к четырем не выдержала и набрала номер. Затаив дыхание слушала, как на том конце провода гудок звучит за гудком, а душа наполнялась разочарованием. Похоже, его нет дома.
— Да?
Так он все-таки дома. Отлично! А я между тем ощущала себя девчонкой лет четырнадцати.
— Крис? Это я! И я нашла работу! Стилистом в журнале «Вуманс лайф». Начиная с понедельника, следующие восемь или десять недель буду заменять редакторшу, которая загремела в больницу. Разве не здорово? — Все это я выпалила на одном дыхании. Будто я не взрослая женщина, не профессионал, черт возьми. Я радовалась и смущалась оттого, что говорила с Крисом, и собственные слова показались мне детским лепетом. Или дело было во мне и я представляла себя маленькой и глупой?
— Это очень хорошо, Джилл. Некоторое время тебе будет чем себя занять. Но почему бы не поискать что-нибудь на срок побольше? Ведь так через два месяца ты снова будешь на мели.
Принц в своем духе… типа, как неудачно смотрится эта юбка с твоими ногами…
— Послушай, Джилл. Думаю, тебе не следует больше сюда звонить. Только не сходи с ума и не злись. Все это ерунда. Временная мера. Я теперь живу не один. Она будет вносить половину платы за дом, и это мне поможет.
— Не один? Она? И давно? И кто она такая, черт подери, что мне больше нельзя звонить тебе? Что все это означает? — Господи, что я несу, это же не мое дело! Почему дрожу и вот-вот хлопнусь в обморок? Третья сигарета… кому интересна эта работа у Джона Темплтона? Между мной и Крисом все кончено. Королева мертва, да здравствует королева…
— Послушай, Джилл, все это ерунда. Ты ее даже не знаешь, и это только временно.
— Нет, я очень даже ее знаю. Слышу по твоему голосу. Кто же она? Ты сам говоришь, все это ерунда, так расскажи, кто она. — Я уже срывалась на крик.
— Мэрилин Ли.
Сукин сын! Так я и знала. Та самая, о которой Крис однажды сообщил мне на пляже. Единственная и неповторимая, которую он любил. Однако предполагалось, что между ними все давно закончилось. А теперь выясняется, что ничего не закончилось. Эта девица вернулась.
— Эй, Джилл, остынь! Она позвонила вчера и сказала, что приехала в город на пару недель, вот и остановилась у меня. Может, на месяц, сущая ерунда.
— Прекрати твердить, что это ерунда, Крис, пожалуйста, прекрати! — Снова истерические нотки. — Если это такой уж пустяк, почему же мне нельзя тебе позвонить? Боишься ее огорчить? Она разозлится, узнав, что я звонила? Ревнует? Да с чего ей ревновать, Крис? Ты ее не забывал, так что она ничего не теряет.
— Полегче, полегче, не принимай это близко к сердцу. Ребенку может повредить, если ты станешь расстраиваться.
Ребенку? С каких это пор его волнует ребенок?
— Ладно, Крис, забудь. Это твоя жизнь. Я только хотела сообщить тебе про работу. Сейчас я повешу трубку. Чтобы не принимать близко к сердцу. Крис… я больше не буду тебе звонить. Желаю счастья. — Глупая и нелепая фраза. Почему я не могу быть спокойной и беззаботной? Он ведь услышит, как ты плачешь, дурочка…
— Джиллиан… Малышка, ты же знаешь, что я тебя люблю.
— Иди и скажи это Мэрилин! — И тут я разрыдалась, чувствуя себя униженной, словно умоляла его о любви. Почему не сдержалась? К чему эти слезы? Но остановиться я не могла.
— Джилл, я позвоню на следующей неделе.
— Не нужно. Не трудись понапрасну. Вдруг Мэрилин не понравится? Хотя бы раз в жизни, Крис, доведи дело до конца, не бросай на полпути. Если желаешь быть с ней — будь. Хочешь находиться со мной, приезжай в Нью-Йорк. Но не надо портить жизнь ни ей, ни мне, ни себе, разрываясь между всеми женщинами, с которыми ты провел хотя бы час. Просто для разнообразия — будь честен с самим собой!
— Если собираешься меня оскорблять, я тебе не позвоню.
— Отлично. Расскажи все это Мэрилин.
— Джилл, я думал, ты меня понимаешь. Ты единственная, кто знает, каково мне приходится. Что, по-твоему, я должен делать? Притвориться, будто я не такой, какой есть? Не могу. Так уж устроен.
Господи, он повернул все так, что теперь я должна пожалеть его. Маленький мальчик, пинающий ногой грязь, потому что никто в целом мире его не понимает. Бедный милашка Крис, а рядом большая гадкая Мэрилин, да еще я, злобная тетка.
— Поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Я люблю тебя, Джилл.
Значит, Крис живет с другой. Утро мгновенно растеряло свое очарование, от былой радости не осталось и следа. Казалось, я вышла из кабинета Джона Темплтона месяц тому назад. Кому вообще нужен этот глупый журнал «Вуманс лайф»?
ГЛАВА 18
Однако понедельник удался на славу. Я была занята делом и не вспоминала о своих невзгодах целый день.
Без двадцати девять я вылетела из отеля и смешавшись с толпой, поспешила в деловой центр. Ощущение было головокружительное. До работы я добралась на автобусе, и, когда впереди замаячили призывные бронзовые цифры «353», они показались мне родными. Я обменялась улыбками и пожеланием доброго утра с уборщиками, которые снова начищали бронзовые ручки и смахивали пыль с люстры. Я очутилась в родной стихии. В лифте звучала музыка — ненавязчивая, но игривая, и, когда я вышла на третьем этаже, кофемашина весело звякнула, возвещая о собственном, весьма значительном вкладе в общее дело. Я находилась дома.
Я пошла на поиски кабинета Джона Темплтона. После нескольких неудачных попыток я все-таки обнаружила его — секретарша восседала на прежнем месте, в бежевом с головы до ног; она явно хотела соответствовать обстановке в приемной!
