— Между прочим, миссис Форрестер, завтра ровно в девять часов общее собрание. Вам надлежит там быть.
Я почти забыла о присутствии Гордона, припоминая зверства Элоизы Фрэнк.
— Отлично, мистер Харт. Я буду.
— Это в ваших интересах. А теперь за работу. — И он исчез, предоставив мне возможность поразмышлять.
Было трудно понять, когда Харт говорил серьезно и когда шутил. А шутил ли он вообще? Во всем, что бы он ни сказал, чувствовался некий сарказм. Глаза смотрели прямо на вас, брали в плен… выворачивали наизнанку… на мгновение стискивали… и вдруг разжимали хватку, предоставляя вас самому себе в тот момент, когда вы ожидали этого меньше всего. Как будто жизнь — игра. Высокий рост и поджарая фигура подчеркивали худобу лица, которое напоминало мне один из портретов кисти Эль Греко. В тот день я этого вспомнить не смогла. Вероятно, поэтому, несмотря на веселый блеск в его глазах, мне почудилось что-то еще… затаенная боль, нечто такое, что придавало Гордону Харту вид совершенной недосягаемости.
— Прекрасно, мистер Харт. Займитесь своими делами, а я займусь своими, и будем надеяться, что мы с вами не станем действовать друг другу на нервы, — тихо пробормотала я, принимаясь перебирать стопку бумаг с заметками на моем столе. Мне предстояло основательно потрудиться. И многое наверстать.
Я была так поглощена работой, что подняла голову лишь в пять часов, забыв обо всем, в том числе и о Гордоне Харте. Я налила себе чашку кофе из стоявшей в коридоре кофемашины и вернулась за стол в тот момент, когда раздался телефонный звонок.
— Как успехи? — Это была Джин Эдвардс.
— Дело идет. Но чувствую, что тону. Целый день разбираюсь с записками на столе Джули. По-моему, начинаю входить в курс проблем.
— За один-то день? Неплохо. Вас предупредили о завтрашнем собрании?
— Да, спасибо. Заходил Гордон Харт и сообщил.
— О, это большая честь! Как правило, он разговаривает только с Джоном Темплтоном и с Господом Богом. И то не уверена, снисходит ли он до Бога.
— Это меня не удивляет. У него такой вид, будто он настоящий…
— Не продолжайте, Джиллиан. Однако вы правы. Просто не наступайте ему на ногу, и все будет в порядке. Гордон Харт помешан на совершенстве, но вы вряд ли можете ставить это ему в вину. Он спрашивает с себя строже, чем с кого-либо из нас. И всегда готов к нападению.
— Наверное, от него надо держаться подальше.
— Ну, вам самой это решать. А теперь я должна бежать. У меня сегодня гости.
— Хорошо, Джин. Увидимся завтра. Спасибо за помощь. — Я медленно положила трубку и задумалась над последним замечанием Джин насчет Гордона Харта. Одно было ясно: он весьма привлекательный мужчина, хотя и с ужасным характером.
Я взглянула на часы и решила, что пора собираться домой. Я обещала Сэм пиццу. Было бы чудесно провести вместе несколько часов, прежде чем она отправится спать.
Выходя из кабинета, я в последний раз оглянулась через плечо и улыбнулась. Это был чудесный день. Я снова чувствовала себя востребованной. Мне нравилась работа, которую я нашла!
Я медленно шла по коридору, повернув направо, попала в лабиринт. Еще раз направо и налево, и вот я на площадке перед лифтом. Как и Гордон Харт, с самым деловым видом, с большим желтым конвертом в одной руке и огромным портфелем в другой.
— Работа на дом? — поинтересовалась я.
— Да, в левой руке. Нет, в правой. По понедельникам я преподаю рисунок с натуры. В портфеле мои старые наброски обнаженной натуры. Хочу показать их в классе.
Тут прибыл лифт, полный людей с других этажей. Гордон увидел знакомого и завел разговор, поэтому я решила, что выйду тихо и незаметно, ни сказав ему ни слова. Однако когда я шагнула к вращающейся двери, он оказался у меня за спиной, и мы ринулись навстречу Лексингтон-авеню друг за другом, как шарики жевательной резинки из автомата.
— В какую сторону направляетесь, миссис Форрестер? Я пройдусь до жилого квартала и возьму своего двухколесного друга. Может, пойдем вместе? — И мы медленно двинулись сквозь людские толпы Лексингтон-авеню.
— Вы добираетесь до работы на велосипеде?
— Иногда. Но это не то, что вы думаете. У меня мотоцикл. Купил его в Испании прошлым летом.
— Наверное, страшно на забитых машинами улицах?
— Не особенно. Я вообще мало чего боюсь. Просто не думаю об этом.
Или не хочет думать?
— У вас есть дети? — Нужно же было о чем-то говорить по дороге.
— Сын. Изучает архитектуру в Йеле. А у вас?
— Дочь. Ей пять лет, и она еще в том возрасте, когда предпочитают разносить дома вдребезги, нежели их строить.
Гордон Харт рассмеялся, и я заметила, что у него приятная улыбка. Стоило ему забыть о необходимости принимать грозный вид, и он становился вполне земным человеком. А еще я обратила внимание на странный блеск в его глазах, когда спросила про сына.
По пути в жилой квартал мы говорили о Нью-Йорке, и я сказала, каким странным все кажется, когда сюда возвращаешься, насколько отличается этот город от Калифорнии. Добавила, что люблю Нью-Йорк, однако чувствую себя чужой. Все равно, что смотреть на животных в зоопарке.
— Вы давно вернулись?
— Неделю назад.
— Вы снова привыкнете к Нью-Йорку и, вероятно, больше никогда его не покинете. Просто будете твердить, как все тут странно устроено. Именно так мы все и поступаем.
— Вероятно, скоро я вернусь в Калифорнию. — У меня полегчало на душе, когда я произнесла эти слова.
— Прежде я говорил то же самое про Испанию. Но это невозможно. Мы никогда не возвращаемся обратно.
— Почему? — Наивный вопрос.
— Потому что вы уезжаете, когда чувствуете, что должны уехать, или же вас вынуждают обстоятельства и люди. И частица вашей души умирает. Она остается там навсегда. А на новое место переезжает то, что от вас осталось.
Это прозвучало как приговор, однако я понимала, что это правда. Одна часть меня умерла, когда я уехала из Сан-Франциско, а другая осталась с Крисом.
— Вынуждена признать, мистер Харт, что вы рассуждаете здраво. А что заставило вас уехать в Испанию?
— Как говорится, момент умопомешательства. Мой брак только что потерпел крах, ужасно надоела работа. Мне было тридцать два года, и я прикинул — не уеду прямо сейчас, значит, не уеду никогда. Полагаю, я был прав. Ни разу не пожалел, что уехал в Испанию. Провел десять лет в крошечном городке неподалеку от Малаги. Оглядываясь назад, могу сказать, что это было лучшее время моей жизни. «Потерянные годы», как называют это в нашем бизнесе. Но я не считаю, что прожил их напрасно. Я вспоминаю их с любовью.
— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы вернуться?
— Да, но в тридцать два, а не в сорок девять. Теперь я слишком стар для столь серьезных поступков. Пройденный этап. Сейчас вот это… — Его рука описала дугу, указывая на силуэты городских зданий.
