— Но это же абсурд! Вы можете вернуться в любое время, когда пожелаете. — Я почему-то даже разволновалась из-за того, что он отказался следовать за своей мечтой. А ему, похоже, было все безразлично.
— Приятно, что вы приняли это близко к сердцу, но уверяю вас, я слишком стар, чтобы уповать на иллюзии, будто можно прожить в Испании на черством хлебе или сделаться художником.
Мы стояли на углу Шестидесятой улицы. Я была почти дома. Харт пожал мне руку, и я заметила, что веселые искорки еще не погасли в его глазах. Почему-то наш разговор доставил ему удовольствие. Я вынуждена была признать, что за пределами рабочего кабинета — несмотря на явную склонность к сарказму — Харт был, можно сказать, приятным человеком.
Он зашагал прочь, а я свернула на Парк-авеню и добралась до «Ридженси», думая исключительно о дочери. Я совершенно забыла о Гордоне Харте.
— Привет, радость моя! Что ты сегодня делала?
— Ничего. Мне не нравится Джейн. И я хочу вернуться к дяде Крису. Мне тут плохо. — Сэм, с заплаканными глазами, выглядела несчастной и взъерошенной. Джейн — ее няня. Обе стороны были явно не в восторге друг от друга. Сэм умела быть невыносимой, если прикладывала старания.
— Как ты знаешь, здесь твой дом. Скоро мы переедем в нашу квартиру. Все наладится, а потом и дядя Крис приедет нас проведать, а еще у тебя появятся новые друзья в школе, и…
— Нет. А в парке ходила большая и злая собака. — Господи, Сэм была такой милой, с этими огромными глазами, которые смотрели прямо на меня. — Где ты была целый день? Я так хотела, чтобы ты находилась со мной.
Вот он, кошмар всех работающих матерей, заключающийся во фразе: «Где ты была целый день?» А это вообще удар ниже пояса: «Я так хотела, чтобы ты находилась со мной!» Приехали! Сэм, милая, мне ведь нужно работать… тогда у нас будут деньги и я… Ладно, мне просто надо работать, Сэм, я без этого не могу, вот и все.
— Я тоже хотела быть с тобой. Но я работаю. Я тебе уже сто раз объясняла. Я думала, ты поняла. Эй, как насчет пиццы? С грибами или с колбасой?
— С грибами или с колбасой? — Дочь просияла, когда я вспомнила про пиццу.
— Ну, давай же. Выбирай. — Я улыбалась, радуясь, что в нашем доме снова воцарился мир.
— Ладно. Пусть будет с грибами.
А потом я увидела, как дочь подняла голову и посмотрела на меня. Она явно что-то задумала.
— Мамочка…
— Что, дорогая?
— Когда приедет дядя Крис?
— Не знаю.
Через полчаса принесли нашу пиццу, и мы с Сэм набросились на еду. Казалось, наши проблемы остались позади. Я понятия не имела, когда приедет Крис и приедет ли вообще. И, в конце концов, мне это безразлично. У нас с дочерью было все, что нужно. У меня есть она, у нее есть я. А еще у нас на столе в стиле Людовика XV, гордости отеля «Ридженси», лежала огромная аппетитная пицца с сыром и грибами. Что еще можно требовать от жизни? Я посмотрела на дочь, и мне захотелось смеяться — так было хорошо. И какой сегодня выдался замечательный день! Сэм взглянула на меня и улыбнулась. Она тоже почувствовала, как добра к нам жизнь.
— Мамочка!
— Что?
— Можно, я кое-что у тебя попрошу?
— Конечно. Только не вторую пиццу.
— Нет, мама, я не про пиццу. — Сэм смотрела на меня с укором, удивляясь моей бестолковости.
— Тогда что же?
— Вот если бы у меня вскоре появилась маленькая сестренка!
ГЛАВА 19
Второй рабочий день получился даже лучше первого. Я чувствовала себя в своей стихии. Это собрание сотрудников ничем не отличалось от любого другого, зато я получила возможность взглянуть на лица тех, с кем мне предстояло трудиться.
Джон Темплтон вел собрание в стиле председателя совета директоров в фильме пятидесятых годов. Гордон Харт стоял где-то в задних рядах, откуда наблюдал за спектаклем, а я сидела рядом с Джин. Выходя из зала, я втайне надеялась, что Гордон скажет мне что-нибудь, когда мы прошли мимо него, однако он был занят — инструктировал помощника редактора насчет одного из проектов, о котором докладывал Джон.
За те два часа, что длилось собрание, была затронута лишь одна тема, имевшая ко мне непосредственное отношение. Чернокожий певец Милт Хаули согласился дать интервью журналу «Вуманс лайф», и эту работу Джон Темплтон поручил мне. Похоже, мне позволили снять самые сливки!
Когда я вернулась к себе в кабинет, позвонил Мэттью Хинтон, и я позволила соблазнить себя приглашением на открытие конноспортивной выставки, которая должна была состояться следующим вечером. Я снова не смогла устоять.
А перед ланчем я позвонила Хилари Прайс. Ее секретарь сообщила, что Хилари находится в Париже, на показах модных коллекций.
Я встречалась с Хилари в те годы, когда только начинала работать. Одно время мы даже вместе трудились в журнале, но с тех пор она взлетела на впечатляющую высоту в известном издании о моде. Это вам не «Вуманс лайф», а ультрамодный журнал, где раскрашивают женские лица в зеленый, а потом приклеивают к ним павлиньи перья.
Мы понравились друг другу с первого взгляда. И если с Пэг нас связывала восхитительно бурная, грубоватая и очевидная дружба, то здесь все было спокойно и вежливо. Однако мне всегда казалось, что я должна подняться до уровня Хилари, что, в общем, было мне на пользу. Труд увенчался успехом лишь отчасти: я по-прежнему могу позволить себе распустить волосы и сбросить туфли. Она, так сказать, расширяет горизонты, моя Хилари. Невозмутимая, сдержанная, элегантная, остроумная. Бесспорно, сильная. Но главное — добрая. Настоящая нью-йоркская штучка, образованная женщина, которой я восхищалась. Хилари модная и умеет выглядеть ярко; то, что называется рафинированная. Но, несмотря на изысканную внешность, очень тихая. Ей примерно лет тридцать пять, ее возраст — под завесой тайны. Она никогда не говорит… и ничем себя не выдает. Как и я, Хилари разведена и живет то в Милане, то в Париже, то в Токио. Ее первым мужем был стареющий итальянский граф, о котором она вскользь упоминала как о Чекко — наверное, сокращенно от Франческо. Когда Хилари выходила за него замуж, он был на пороге смерти — или она так думала. Но старый хрыч умудрился прожить еще достаточно, чтобы через три недели после развода вновь жениться на девице семнадцати лет.
Телефон зазвонил в кабинете Хилари, на втором гудке она сама взяла трубку.
— Алло!
— Хилари? Это Джиллиан.
— Рада, что ты вернулась, дорогая! Фелисия передала мне твое сообщение. Но что привело голубку назад в Мекку? — Она весело рассмеялась.
— Кто знает? Господи, как же хорошо снова услышать твой голос. Каким показался тебе Париж?
— Изысканным. И дождливым. Коллекции были отвратительные. В Риме было гораздо лучше. И я столкнулась с Чекко, своим бывшим. У него новая любовница. Восхитительная девица, точно кобыла с белой гривой.
