Сегодня вертикаль власти превратилась в обширный, непрерывно действующий генератор конфликтов – и биржу обмена ими.
Иллюзия секторальной модернизации и «актив сбережения власти»
Во всякой системе возможны поэлементные усовершенствования: оптимизация аппарата, ревизия расходов и звеньев управления и т. п. Но в Системе РФ, начав оптимизацию ее, невозможно успешно ее завершить. Реформированный блок выпадает из нереформируемой системы. Он становится опорой теневой партии в аппарате, готовой бросить вызов статус-кво.
В 2010-е можно говорить об установленном Системой РФ «табу» на апгрейд ее в целом. Приоритет сохранения власти делает невозможной ревизию Системы. Боязнь, что рост эффективности затронет приоритет выживания, невыносима.
Невозможность оптимизировать, сочетаемая с неуловимостью виновников безобразий, порождает манию сохранения той власти, что есть. Эту манию следует отличать от нормального инстинкта безопасности. Даже функциональные некогда группы элиты, втягиваясь в бюджетируемое «укрепление вертикали», теряют компетентность, пополняя актив сбережения режима. Такой актив уже не способен быть элитой: разделять эти два понятия совершенно необходимо.
Первые успехи Системы обросли инерцией преуспеяния функционеров. Успех в Системе запускает механику защиты успеха от притязающих его разделить. Обостряется желание закрыть достигнутое от населенцев, которые могут на него посягнуть.
• Победа заходит в тупик и обрастает швалью. Охрана швали подавляет государственность, обостряя аномальность
В посткрымской фазе власть бездумно сгребала в свою орбиту гиперактивный кадровый сброд. Увлекая их за собой, перестала отличать от компетентных функционеров. Росло число отмашек на инициативу, получаемых новыми «кадрами». А дав отмашку, о ней забывали либо пролонгировали.
Уязвимость ради стабилизации Системы РФ. Правила нарушения правил
Уязвимость населения в СССР имела неравный характер, считаясь несправедливой. (Сталинское уравнительное терроризирование забыли – после Хрущева восстановление его считалось невозможным.) Потребительский, криминальный и национал-республиканский кризис 1990–1991 годов вернул людям в СССР повседневную уязвимость. Любой стал уязвим – или мог стать – по рыночным, этническим и просто случайным основаниям. Центрального распорядителя уязвимостью не стало. Никто не прикрывал от нее, не перед кем было даже упасть на колени, чтоб спастись. Этот ужас стал фатальным для СССР. Затем и рыночные реформы были обесславлены, став генератором добавочной уязвимости. Возникло страшное подозрение о намеренном садизме элит, причиняющих боль, раздавая ее столь же неравно, как собственность.
При консолидации Системы РФ вернули насилие, встроив в него дозировку уязвимости, умело поддерживаемой на должном уровне. В постсоветской Системе работает успешный генератор уязвимости масс, он же манипулятор правилами и запретами.
Система РФ не наивна – она искушенно-аномальна. Правила неформальны, но населенцы в них включены и знают правила, которые хотят нарушать. Система держит своего актора на грани правил и их отсутствия, «предлагая» ему их нарушить только со своего ведома.
• Взрослому населенцу хорошо известны все правила нарушения правил
От аномального вызова к аномальному ответу
Четверть века попыток строить воображаемое государство, чтоб «войти в клуб цивилизованных наций», привела к совершенно другим аномальным результатам. Запрет «возвращаться в совок» при одновременном советском ресентименте – «Где же, наконец, сильная власть?!» – при попытках не потерять места, связанные с привилегиями, привели к возникновению необычайного парагосударственного субъекта Системы РФ.
Система – не государство, но довольно успешная государственность, основанная на опыте советских и постсоветских неудач. Ее живучесть выше всяких похвал. Ее идеологии часто менялись и интересны лишь тем, насколько обслуживают ее задачи.
В то же время Система, скорее всего, промежуточное государственное состояние. Синтез новаторских свойств с Grand Corruption бенефициаров Системы. Нынешняя государственность едва ли имеет долгое будущее без разрушительной встряски. Но свойства Системы, рассматриваемые как «извращения», сохранятся и в моделях-эпигонах. Они тактически найдены и стратегически оправдали себя – как русский вид обработки травматического прошлого.
Challenge and response
В советской истории конца XX века бывали случаи, когда резкое воздействие власти на общественную среду (его можно сопоставить с тойнобианским вызовом (challenge)) порождало необычайно сильный ответ (response). Так, попытка Хрущева в конце 1950-х одним махом ликвидировать в тюрьмах воровской закон привела к кристаллизации неожиданно новой тюремной иерархии с кастой «опущенных» и жесточайшими архаичными практиками «опускания». А смягчение дисциплины и сокращение офицеров в Советской армии при смещении Жукова привело к взрывной экспансии дедовщины.
Феномен, появившийся в ответ на вызов, всякий раз возникал почти моментально, но оказывался чрезвычайно устойчив. Всякий раз он нес черты воскрешенной архаики, странным образом встроенной в навязанную властями «модернизацию».
С помощью этих прецедентов можно пытаться пояснить аномальные свойства Системы РФ. Она также явилась исторически моментально, без различимых предшествований и предвестий. Она также несла в себе черты передового и несовременного, сплавленные нераздельно. Здесь мы также имеем дело с неким антропологическим ответом на болезненный исторический вызов.
Система РФ практикует поведенческий режим выживания рывком. Мы обнаружим всю структуру этого симптома уже в событиях 21.09–04.10.1993, особенно в поведении Кремля. Это была та самая ельцинская «загогулина». А чем были Беловежские соглашения, если не успешным нарушением правил и норм?
• Успех аномальности здесь полностью закрывает вопрос о норме
Система власти в России основана на нарушении норм – и тех, которые сама она прежде создала или признавала. Успешное нарушение норм на время приводит захват в рамки статус-кво, что для власти комфортно.
Но особенно переживается комфорт теми, кто пережил стресс предельной опасности своему существованию. Власть неумело губит, но затем вдруг неумело спасает (не всех).
Использование «несовременности» Системой РФ
Несовременность России – это активный ансамбль анахронизмов, где разновременные уклады втянуты в моментальный синтез и неполностью сплавлены в нем. Анахронизм стягивает немыслимо противоречивые фрагменты в один ансамбль, упрощая стратегическую задачу.
Применение экстремальных инструментов отменяет моральные неувязки и ощущение устарелости. Технократы из бывших либералов используют рабские схемы обращения с населением. Последнее не считают субъектом происходящего – оно лишь материал. В этом направлении кадры Системы могут зайти далеко – реновация и пенсионная реформа указывают направление сдвига, что не потребует от них отказа от современных технологий и гаджетов. Усилия по старту «цифровизации» сочетаются с запугиванием кадров и науськиванием силовых структур на население. Процветает институт пытки и тайных убийств, продолжается экспансия варварства. Все такое «попускается» при обслуживании частных интересов.
