Спикером-фронтменом Кремля стал радикал Сергей Глазьев, а телевидению велели ударить изо всех орудий и телепрограмм. И те сделали, что могли. В развитие стиля истерично-кинжальных, обличающих телепередач, наметившегося с 2012 года, на сцену вышел «еврофашист», который тянет грязные руки к непорочному «русскому миру». Спокойные переговоры с Киевом стали невозможны.
Иронией политики и ее фактором стало то, что далее сам Кремль замаршировал под аккомпанемент своего шутовского телеоркестра. Политику защемило в капкане массовой истерии, усиленной гостелевидением. Распятые дети «Новороссии» из телепередач 2014 года и боинг с мертвецами от ЦРУ так и стоят в глазах российской политики.
Диктуемое поведение и неизменная внезапность
Система РФ целиком – в зоне вынужденного поведения. Но оно диктуется не внешними обстоятельствами, не принуждением и не одним насилием. Механизм, принуждающий к единогласию при голосованиях поддержки власти или безразличие к экспансии института пытки, связан с антропологией массовой сделки. Невольный консенсус выступает эстетическим требованием – подчинись дизайну власти, не трогай ее кнутов!
Украино-крымское бешенство подкачивалось через адский генератор телеканалов. Но и те, кто остался вне их воздействия, массами присоединяются и безумствуют, как все, швыряясь оскорблениями и расстрельными характеристиками. Не облученные прямо пропагандой властей, они поглощены однозначностью сговора. Открываются все новые виды профессиональной человеческой порчи, ее массовые производные – деривативы страха, деривативы самоцензуры. От безобидного осторожничанья до наихудшего любования слабостью жертв меньшинств и садистских мечтаний вслух.
«Факты» выкликают в форме оскорблений, когда их невозможно обсуждать.
Все это вместе Гефтер называл «миром сталинской однозначности». Стихию однозначности он считал главным в наследии Сталина и утверждал, что та передалась нам. Сталинская безальтернативность так глубока, что может обойтись без Сталина и даже против него – в «антисталинистском» модусе. Что показали времена «хрущевского антисталинизма» и «антисталинизма гласности», сплошь пропитанные пафосом сталинской однозначности.
СМИ в Системе: имплозивная цензура и потребление собственных токсинов Кремлем
В прежних книгах о Системе РФ я рассматривал феномен имплозивной цензуры – просачивания токсичных фабрикатов массовой пропаганды обратно внутрь кремлевского стратегического планирования, в мозг Путина. Вследствие этого политика СМИ также стала производной от задачи поставки одобряемых сообщений в Кремль.
Нарочито грубые заявления пресс-секретаря МИДа Захаровой – искусственный дискурс, сконструированный под задачу «инфотеймента» президента РФ, ценой разрушения международной коммуникации России. Она и Лавров ведут речи, предположительно нравящиеся Путину. Тем же языком заговорил сам министр («дебилы, б…»). Внешнеполитическая эскалация стала ценой внутренней имплозии. Но Путину некогда отделять пропагандные шлаки от достоверной служебной информации. Штаб Системы информационно схлопнут – он потребляет токсины его же фантазий о внешнем мире.
Кремль пресыщен ложными, эмоционально передернутыми образами мира и внутренних рисков. Релевантные факты осмеиваются. Итог – подавление и удаление неудобных данных, табу на откровенные дебаты о стратегии, даже на дельные реплики.
СМИ в Системе: переход от пропаганды к медиаглобальным операциям
Важным порогом смены идентичности Системы РФ стал переход к объединению управления военными спецоперациями, политикой и информационным сопровождением того и другого. Переход занял 2012–2016 годы. Внутри него выделяются две фазы, где вторая – результат эскалации первой.
Первая фаза (2012–2014) завершилась революцией Майдана и аннексией Крыма. Ее сопровождал переход СМИ на «телефорсаж» внутренней политики. Телезрителей еще с 2012 года включили в травлю на «национального врага» – либералов и украинских «фашистов». С весны 2014 года медиамашина перешла от спорадических медиакампаний в режим мобилизации масс в поддержку международных подрывных операций. Но уже летом 2014-го кризис сбитого боинга поставил перед Системой цель мобилизации глобальной аудитории в защиту Кремля. Задача казалась логичной: получилось с Крымом – почему не получится с боингом?
Все медиаполитические ресурсы, имеющиеся в распоряжении Кремля, – от телевидения до социальных сетей, иновещания и зависимых proxy-групп на Западе – были подключены в экстренном регистре. Это называли «кремлевской пропагандой», но это не вполне так. Проводился импровизированный зондаж мобилизации мировой аудитории как глобального ресурса Кремля. В деле боинга Кремль отказался от простейшей возможности отступить, свалив ответственность на партизанщину ДНР-ЛНР. Но задачей теперь был не уход от ответственности, а замер потенциала глобальной «доверчивой массы».
Сирийскую операцию уже изначально планировали как медиаглобальную операцию. Глобальный масштаб продиктовал Кремлю сам выбор сирийской сцены в качестве новой основной.
С разворотом от внутрироссийской неопропаганды к ставке на глобальную волну «постфактов» совпала активизация хакерских атак в 2014–2016 годах. Эти атаки были маломощными, зато нарочито дерзкими – для демонстрации силы и влияния.
• Схема внутриполитической мобилизации «подавляющего путинского большинства» достроена до аппаратуры стратегических глобальных мобилизаций
Оборотная сторона стратегии масштабирования – при слабом внутрироссийском «плече» у ее глобальной машины слишком сильная, разрушительная отдача. Когда внутриполитические операции приобрели глобальный масштаб, их стали рассматривать в Кремле как экстраординарный успех. Но, как выяснилось, масштабирование легко перехватить извне, обернув против Москвы – не смеющей прекратить повышать и повышать ставки, увязая в стратегическом «котле» (дело боинга, дело «кремлевских хакеров», дело Скрипалей).
Агитпром в финале
Можно предвидеть различные формы коллапса «Агитпрома» в данном его модусе.
А. Прекращение путем повторного спазма «гласности» – то есть кинжальной контркампании с уходом лидеров и обвалом цензуры в Системе (наподобие краткого окна конца декабря 2011 года при массовых митингах в Москве, захлопнутого уже к Рождеству).
Б. Поражение – когда в инициированном Системой конфликте та явно проиграет. Момент проигрыша по слабости невыносим для Системы – в феврале 2014-го Кремль «ушел в Крым» от такой ситуации. Сегодня на этот сценарий играет Запад. Но санкции не стали поражением, а личные унижения президента – тем более.
Путин чрезмерно зависим от медиа, и то, как упрямо он подчеркивает незаинтересованность в СМИ, это подтверждает. Путин – пожиратель телешоу, не защищаемый фильтром личности от телеатак. А российское телевидение погибельно для ума, который намеренно угнетает.
Люди, инсценирующие на телевидении западные интриги, включая «самолет с мертвецами», сами в это не верят. Но Путин и в это поверил было: аберрация, связанная с его местом в Системе. Догма Системы РФ – страх за жизнь президента, симулируемый «ближним кругом». Страх материализован изоляцией от внешнего мира и насыщен фантазийной массой угроз. Путин поверил, что его роль для России равновелика всей ее истории – как тогда не поверить, что США сосредоточены на задаче его уничтожить? А тогда почему бы им не пойти на такой «пустяк», как сбить малайзийский боинг? В логике путинского сновидения это не просто возможный сценарий – это сценарий весьма вероятный.
