– Васич дома? – спросила Анька.
– Он моется, – ответила Катя, нежно улыбнувшись. – Скоро придёт, а ты проходи в комнату. Тебя, кажется, Аней зовут? Давно не виделись.
– Да, – говорила Аня, проходя в комнату.
Катя прошла за ней и села на кровать по-турецки. Два месяца назад, когда Катя сюда переехала, они сдвинули вместе две кровати. На ногах у неё были длинные полосатые гольфы с пальчиками. Она пила чай с молоком и внимательно смотрела «Дом-2».
– Залезай на кровать, не стесняйся! – просто и весело сказала Катя. Казалось, она вся светится изнутри. – Может, хочешь чаю или кофе?
– Наверное, кофе, если нетрудно… – неуверенно произнесла Анька, забираясь на кровать с краю. Она ловила себя на мысли, что чувствует себя неуютно рядом с этой смазливой худой девочкой. Всё время приходилось напрягаться, думать, как ответить и что сказать, – постоянно играть. Мистика прям какая-то! Рядом с Катькой никогда не получалось быть собой. Даже по-простецки забраться на кровать с ногами, как Анхен часто делала при Насте, и поболтать о всякой ерунде – казалось чем-то запредельным! Не сейчас, не здесь, не с этой девочкой.
– Конечно, нетрудно! – рассмеялась Катька и спрыгнула с кровати. – Со сливками?
– Со сливками.
– Димочка тоже любит со сливками…
Анька пыталась расслабиться и начать хоть какой-нибудь примитивный разговор, но не получалось выдавить и слова. Хотя девушка с горящими глазами совсем и не была похожа на эту склочную секс-бомбу Кристину, водилась у них одна маленькая общая черта: девушки обожали Димку и, наверное, поэтому считали своим долгом носить дома его футболку с «Тараканами». Настя не таскала её.
Пока Катька делала кофе, Аня рассматривала комнату. Прямо на обои наклеены листы ватмана с Димкиными курсовыми проектами по теории механизмов и деталям машин за второй и третий курсы и Катькины проекты по архитектуре. Большие листы ватмана, чертежи редукторов, отпечатанные на плоттере. На всех трёх стояла оценка «отлично». Вспомнился прошлый год, третий курс и проблемы со сдачей проекта по деталям машин, которые были тогда у девяноста процентов учащихся. Единственным человеком, которого никоим образом не коснулись подобные напряги, была Машка. Свой проект она, не парясь ни минуты, сделала за две недели и сдала ещё в середине семестра на «отлично», в то время как все студенты готовили проекты по три с лишним месяца и часто не успевали сдать их до Нового года.
На столе рядом с компьютером – в рамочке совместная фотография на фоне собора Василия Блаженного. В углу у стола валялся серый пыльный тубус и стояла семиструнная гитара, а рядом на полу лежали барабанные палочки, наполовину замотанные белым пластырем, и несколько мятых листков бумаги.
– Хочешь спою тебе что-нибудь? – предложила вдруг Катя.
– Давай, – согласилась Анька. Всё равно говорить с ней не о чем.
Катька снова спрыгнула с кровати, схватила гитару и запрыгнула обратно. Она пела песню Стинга «Fragile» ноль в ноль, но в то же время, прочувствованно, по-своему.
– Это наша с Димкой песня, – сказала она, допев. – Это самая лучшая песня в мире. Другой никогда не будет. После неё мы с ним стали встречаться. Димка самый лучший, самый лучший парень в мире… – Она задумчиво улыбнулась сама себе. – А ты ведь с Андреем встречаешься? Это хорошо, – рассуждала Катя. – Женщина должна быть пристроена. А помнишь, как ты нагадала ему меня за две недели до нашего знакомства? Эта так романтично, я всем своим подругам об этом рассказываю… А ты сейчас гадаешь?
Вот ребёнок, блин. Что ни скажешь – всему верит. Они все знали ту историю, как Анхен пошутила два года назад над Димкой.
За дверью послышались шаги и знакомый голос, напевавший что-то из «Тараканов».
– А знаешь, открою тебе небольшой секрет… – начала шептать Катя, хитро и одновременно счастливо улыбнувшись. – Я на втором месяце. У нас с Димкой будет ребёнок.
Анька не нашлась, что ответить: она тут же начала думать о Насте, а Катя продолжала:
– Только не говори пока никому, – хихикнула она радостно. – Мы вчера подали заявление. Через два месяца нас распишут.
– П-поздравляю, – неуверенно произнесла Аня.
Катя вскочила с кровати и бросилась к двери – появился Димка, обвязанный полотенцем, с мокрыми волосами. Он поднял её как ребёнка, Катя крепко обняла его за шею и, нежно смахивая ладонями капли воды с его лица, поцеловала в губы.
Анька встала с кровати и пошла к выходу. Она чувствовала себя третьей лишней и спешила уйти домой. В её жизни настал спокойный и благополучный период, но тем не менее от чужих навязчивых сюсюканий и сочных чмоков её по-прежнему начинало подташнивать. Они оба – Димка и Катя – её сказочно бесили. По отдельности – совсем другое дело. А ещё было грустно из-за Насти. До сих пор ни ей самой, ни Аньке не было понятно, почему всё вышло так. Почему он так поступил с ней?
– Ань, не уходи, – сказал вдруг Димка. – Постучи в стену Андрюхе, пусть приходит, посидим все вместе.
– Спасибо, но как-нибудь без меня, – ответила она, остановившись у двери с плейбойскими зайцами.
Дима, полураздетый и худенький, с торчащими рёбрами, поставил Катю на пол, ласково потрогал за пока ещё плоский живот и достал тетрадку из папки. Девушка стояла рядом, крепко обхватив его руками. На чёрной футболке остались мокрые следы. Как-то неудобно и неприятно было находиться с ними в одной комнате. Димка протянул Анхен тетрадь.
– До завтра, – невнятно сказала она и ушла, выразительно хлопнув дверью. «Не моё дело, – думала Аня, доставая из дальнего угла шкафа колоду карт, упакованную в три пакета из супермаркета. – Знаю, что не моё дело, но пускай видят, суки, как я ко всему этому отношусь… Не нравится мне эта цыпа белобрысая, ох не нравится. Она явно что-то скрывает…»
* * *
В двенадцать ночи Катя всё ещё учила вопросы к контрольной по материаловедению. Димке не спалось. За окном падал мокрый снег, навевавший тоску и грусть. Снег напоминал о прошедшей зиме, которая подарила ему пять недель рая, обернувшегося кошмаром.
За дверью – тихие голоса, женский смех и шаги босых ног. Дима водил карандашом по листку бумаги. Два года назад он бросил рисовать и увлёкся фотографией. Он взял фотоаппарат и посмотрел последние кадры: пропущенные лекции и сложные таблицы из учебников. Димка фотографировал почти всё, что попадалось под руку и могло бы в будущем быть ему полезным. Среди таблиц, формул и лекций редко мелькали фотографии людей. А ещё туда как-то затесался кадр со шлёпанцами… Просто обычные чёрные шлёпанцы из резины, разве что большие – сорок пятого размера. Это Настя ещё в конце прошлого года сфоткала.
Димка устроился удобнее на своей половине кровати и решил нарисовать Катю, склонившую голову над учебником.
Он привык к ней. Катька – родной человек. Почти младшая сестра.
Отвлекаясь на эти мысли, Дима рисовал её, но выходила почему-то не она, не Катя. С каждым штрихом, каждым движением карандаша на белом листе бумаги всё яснее и яснее проявлялись черты другой девушки: её глаза, волосы, губы, взгляд. Такое уже было с ним два года назад. Два рисунка, при виде которых ему становилось не по себе, он отдал Аньке. Тогда ему казалось, что он сходит с ума – теперь он чувствовал то же самое. Рисует Катьку, а получается… Настя!
