В этот момент Берия раскрыл свою папку и вытащил оттуда какой-то документ.
– Товарищ Сталин, – сказал он, – а вот тут есть еще предложение конструктора Лавочкина.
– Какое предложение? – раздраженно спросил Сталин. – Мне ничего неизвестно о предложении Лавочкина.
На это Берия ответил умышленно равнодушным тоном, желая подчеркнуть свою объективность:
– Да вот он давно прислал… Какой-то необыкновенный перехватчик. И оборудован для ночных и для слепых полетов. Тут вот на трех страницах… – И он стал читать: – «Радиолокатор, радиостанция, радиокомпас, система слепой посадки» и т. д. и т. д… Целый список. Он предлагает построить эту машину на базе истребителя ЛА-200.
Все перечисленные Берия приборы являются обязательной принадлежностью любого перехватчика, в том числе и предложенного мной. Но Берия понадобилось разыграть всю эту сцену и произвести впечатление на Сталина длинным списком аппаратуры только для того, чтобы сорвать мое предложение, оттянуть принятие решения, – короче говоря, подставить ножку.
Сталин вспылил.
– Почему не доложили? – спросил он Хруничева.
Хруничев вначале растерялся, но потом ответил, что самолет ЛА-200 уже однажды был забракован как явно неудачный, и поэтому никакой базой для нового самолета он служить не может. А вся перечисленная аппаратура имеется и на перехватчике ЯК-25.
Опытный экземпляр истребителя-перехватчика Як-25 (Як-120) конструкции А.С. Яковлева
Сталин ничего не хотел слушать, он только повторял, все больше накаляясь:
– Почему не доложили? Почему не доложили?
Наконец Михаилу Васильевичу удалось разъяснить, что предложение Лавочкина рассматривалось в министерстве и что оно не получило одобрения. Впоследствии Лавочкину удалось добиться разрешения на проведение этой работы, но машина у него так и не получилась.
Я очень перетрусил и за свое дело, и главным образом за Михаила Васильевича. В то время ничего не было страшнее, чем стать обманщиком в глазах Сталина. А он, не унимаясь, продолжал допрашивать Хруничева:
– Почему не доложили?
Как будто тот умышленно скрыл предложение Лавочкина. В конце концов Сталин понял, в чем дело, и сказал:
– Принятое решение оставим без изменения, а предложение Лавочкина можно рассмотреть отдельно.
Представленный проект постановления уже был принят, но, подписывая его, Сталин вдруг обратился ко мне:
– А почему здесь в конце записано – разрешить вам при постройке самолета сверхурочные и аккордные работы, выделить суммы для премирования? Почему вам такие преимущества? Вы знаете, что говорят о вас за вашей спиной? Мне говорили, что вы рвач.
– Вас неправильно информировали, – ответил я.
– Как это неправильно? – опять вскипел Сталин.
– Да ведь и премиальные, и сверхурочные, и аккордные имеются в распоряжении всех конструкторов: и Туполева, и Ильюшина, и Лавочкина, и Микояна. Это не является исключением из правила. Наоборот, исключением из правила является то, что наш конструкторский коллектив за последние два года этого не имел, в то время как все остальные имели и имеют.
– Как так? – удивленно спросил Сталин.
Министр Хруничев подтвердил, что это действительно так. Тогда Сталин, все еще раздраженный, обратился ко мне:
– Я хочу, чтобы вы знали, что говорят за вашей спиной.
– Спасибо, что вы мне об этом сказали. Какие же ко мне претензии?
– Мне рассказывали, что вы, пользуясь положением заместителя министра, создали себе самый большой завод.
– Это клевета, у меня самый маленький завод.
Сталин обратился к Хруничеву:
– Так ли это?
Хруничев вынул из кармана справочную книжечку, постоянно находившуюся при нем, где были записаны все необходимые данные о производственных площадях различных заводов, о количестве оборудования, рабочей силы и т. д., и сказал:
– Это верно, товарищ Сталин, у Яковлева самый маленький завод.
– Говорят, что вы натаскали себе много станков.
– Тоже неверно. У меня станков меньше, чем у любого другого конструктора, – ответил я.
Опять Хруничев подтвердил, что я сказал правду. Михаил Васильевич назвал количество станков в нашем ОКБ, а для сравнения – в опытно-конструкторских бюро Туполева, Микояна, Ильюшина и других.
– Говорят, что вы нахватали лабораторного оборудования, какого нет у других.
– Это тоже неверно. У меня нет ничего такого, чего бы не было у других.
И опять Хруничев подтверждает правильность моих слов.
– Как же так? – сказал, постепенно успокаиваясь, Сталин. – У меня была совсем другая информация. Странно…
– Это необъективная, вымышленная информация для того, чтобы подорвать доверие ко мне. Между прочим, я предполагал возможность таких обвинений и поэтому не делал ничего, что позволило бы бросить мне хотя бы один из тех упреков, которые вы мне сделали.
– И премий не получали за последние годы?
– Совершенно точно, не получали.
– Ничего не понимаю, – удивился Сталин и, к изумлению присутствовавших, обращаясь к Хруничеву и Булганину, сказал:
– Ну, если так, то надо ему создать условия не хуже других. Он много сделал для нашей авиации и еще сделает. Сделаете? – уже с улыбкой обратился он ко мне.
Из Кремля я проехал в министерство вместе с М.В. Хруничевым. Он крепко пожал мне руку и сказал:
– Я бесконечно рад за тебя, теперь давай хорошую машину – и все будет в порядке.
Воспоминания
Штрихи и факты. • Оперативность в большом и малом. • «У каждого есть недостатки, важно, чтобы баланс был положительный». • Экзамен на грамотность. • «Нельзя по каждой мелочи издавать решение правительства». • «Не бойтесь говорить правду».
На протяжении многих лет по роду своей работы – авиаконструктора и заместителя министра – мне приходилось неоднократно – а одно время часто – встречаться с И.В. Сталиным – секретарем Центрального Комитета партии, главой правительства и Верховным главнокомандующим.
Запомнились штрихи, позволяющие в какой-то мере судить о характере и индивидуальности этого сложного человека. Я буду говорить только о том, что мне лично доподлинно известно, что я сам видел, чему сам был свидетелем.
Все мало-мальски важные авиационные вопросы решались, как правило, с участием и под руководством Сталина. Он любил авиацию, лично знал ведущих деятелей нашей авиации и охотно занимался авиационными делами.
