– А ну-ка еще попроще, еще популярнее.
Потом опять:
– А еще понятнее нельзя?
И через некоторое время:
– Ну, а еще… – И засмеялся.
Только тогда я понял, что переусердствовал.
Иногда Сталин получал деловые бумаги, авторы которых считали не только уместным, но и позволительным в конце письма добавлять всяческие излияния чувств и уверения в своей преданности. При чтении такого письма вслух, дойдя до концовки, Сталин либо пропускал ее, либо говорил:
– Ну а здесь, как полагается: «Ура! Ура! Да здравствует ВКП(б) и ее вождь великий Сталин!»
И, лукаво прищурившись, добавлял:
– Думает меня этим подкупить, заручиться поддержкой.
Сталин не мог спокойно относиться к фактам безразличного отношения командиров к нуждам бойцов. Однажды, выслушав доклады нескольких высших командиров, прибывших с фронта, и узнав о плохом подвозе питания и обмундирования для солдат, Сталин вспылил и с возмущением сказал:
– Стыдно! Вы – коммунисты! Смотрите, – он кивнул на висевшие у него в кабинете портреты Суворова и Кутузова, – дворяне, помещики Кутузов, Суворов проявляли больше заботы о своих солдатах, больше знали своего солдата, больше любили его, чем вы, советские командиры-коммунисты.
Еще во время войны с белофиннами мне довелось слышать разговор о снабжении войск продовольствием. В ту зиму стояли необычно сильные морозы. Сталин возмущался:
– Посылают на фронт белый хлеб, колбасу, икру. Кому это нужно? Все померзло, превратилось в камень. Забыли о простых русских сухарях, известных еще со времен Петра. Удобная пища для солдата в любом походе: и в жару и в холод.
Технический ли происходил разговор или на политическую тему, Сталин приводил для иллюстрации подходящие к случаю примеры из истории, мифологии, из классической литературы.
Обладая редкой памятью, он мог цитировать почти дословно большие отрывки из некоторых произведений.
Из писателей, как я заметил, наиболее часто в подходящих случаях Сталин цитировал Салтыкова-Щедрина, Чехова, Гоголя. Чувствовалось, что был он человек весьма начитанный. Однажды за ужином он очень к месту с иронией сравнивал героев романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» – шедевра французской литературы XVI века – с некоторыми современными деятелями.
Сталин одобрительно высказывался о приключенческих романах Майн Рида, Жюля Верна, Фенимора Купера. Вспоминал, что в детстве зачитывался книгами этих писателей. Когда я спросил его, почему же сейчас (это было до войны) почти не издают у нас этих писателей, он ответил:
– Нельзя же по каждой мелочи принимать решение правительства.
В первые годы знакомства Сталин интересовался моим чтением, рекомендовал книги, которые следовало бы перечитать.
Однажды речь коснулась работников, не совсем хорошо себя проявивших, и Сталин вскользь заметил:
– Вот еще Мильтиад и Фемистокл из Замоскворечья!
Я не понял и задал вопрос:
– Почему из Замоскворечья?
– А вы не знаете, кто были Мильтиад и Фемистокл?
– Полководцы в Древней Греции.
– А чем они отличались?
– В битвах каких-то… А чем, точно не знаю.
Сталин достал из книжного шкафа том Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, отыскал статью «Фемистокл», указал пальцем нужное место.
– Читайте вслух, сказал он.
Я прочитал фразу, относящуюся к Фемистоклу:
– «После Марафонской битвы он, как говорили, не спал по ночам и на вопрос друзей отвечал, что «слава Мильтиада не дает ему спать».
– Как известно, оба они кончили печально, – заметил Сталин.
Так и наши доморощенные, замоскворецкие: завидуют один другому, а дело страдает.
Характеризуя одного хвастуна, Сталин сравнил его с чеховским персонажем, который хвалился, что «в Греции все есть».
– Помните?
– Нет, не помню, товарищ Сталин.
– Чехова не читали?
– Читал, конечно, а этого не помню.
– Перечитайте.
Намечалось испытание одного нового самолета. Провести его нужно было очень срочно. Нашлись современные пошехонцы из авиационников, предложившие отвезти машину для испытания далеко от завода на том основании, что там находятся летчики-испытатели.
Сталин сказал:
– Зачем же машину везти? Проще летчикам сюда приехать. Кто же так работает?! Почему не думаете? С щедринских глуповцев пример берете. Знаете, как они теленка на баню тащили, а Волгу толокном замесили?
Оценивая работу одного из виднейших наших конструкторов, Сталин сказал, что этот конструктор скупо совершенствует свой двигатель и как будто все придерживает его резервы.
– Он похож на Козловского, который никак не хочет петь в полный голос, все время «экономит» свой тенор, приберегает свои возможности…
Знаменитый дирижер Николай Семенович Голованов рассказывал мне, что Сталин любил Большой театр. В 20-х годах он часто бывал в нем, с удовольствием смотрел балет и слушал оперу.
Народный артист СССР дирижер Николай Семенович Голованов
– Как-то зимой, после спектакля, – вспоминал Николай Семенович, – возвращался Сталин пешком домой, – жил он тогда в Кремле, в Кавалерском корпусе. Мы с секретарем ЦИК Авелем Енукидзе его провожали. Был мороз. Сталин в своей известной дохе, мы с Енукидзе в шубах и меховых шапках. Улицы безлюдны. У Манежа увязался за нами какой-то мужичок в рваной овчине и пристает: «Господа хорошие, подайте милостинку, Христа ради».
Енукидзе порылся в карманах, мелочи не нашел и, чтобы отвязаться, дал ему червонец. Нищий отстал, но, удивленный такой щедростью, крикнул вдогонку: «У, буржуи проклятые!» Сталин не раз потом вспоминал этот случай и подтрунивал над нами, что мы буржуи и что придется нас как следует проверить…
Между прочим, Голованов говорил, что Сталин мог приехать на спектакль, который видел уже неоднократно, и посидеть час-полтора в глубине ложи, не замеченный зрителями.
С удовольствием он смотрел выступления ансамбля Красной Армии под руководством Александрова. Сталину очень нравилась сценка «Подмосковная лирика» из хореографической постановки Игоря Моисеева «Картинки недавнего прошлого». Он всегда весело смеялся и долго аплодировал артистам. Зная об этом, устроители кремлевских концертов в дни больших приемов обязательно включали в программу этот номер.
Служебная резиденция и квартира Сталина в Кремле находились в северном углу выходящего к Никольской башне большого правительственного трехэтажного и треугольного в плане здания, построенного еще знаменитым архитектором Казаковым при Екатерине Второй. Те, кто часто бывал у Сталина, называли это место «уголок». Выезжая по вызовам к Сталину, я всегда говорил шоферу: «В уголок», и он уже знал, куда надо ехать.
