Сталин рассказал, как он бежал из ссылки в 40-градусный сибирский мороз.
– Сговорились с ямщиком, чтобы он меня тайно в самые морозы довез до Красноярска. Ехали только ночью. Расплачивался я с ним не деньгами, а водкой.
Я спросил, сколько же водки пришлось дать ямщику.
– Полтора аршина за прогон.
Я удивился:
– Что же это за мера?
Оказывается, ямщик вез с условием, чтобы на каждом постоялом дворе делали остановку и пассажир выставлял на стол на полтора аршина шкаликов водки. Так они и ехали ночью, а днем спали, чтобы не попасться на глаза полиции.
Потом, естественно, разговор сосредоточился на выпуске истребителей сибирским заводом, о чем я подробно и доложил.
Сталин просил меня и впредь помогать заводу с тем, чтобы довести выпуск истребителей по крайней мере до десяти в сутки. Как увидим дальше, к концу 1942 года это задание было выполнено.
Сталин выглядел бодро, с большим теплом говорил он о защитниках столицы и о значении разгрома немцев под Москвой.
Внешне Москва была такой же, как и четыре с половиной месяца назад, когда я уезжал в Сибирь: следы маскировки на зданиях, комендантский час, вечернее затемнение. И все же это была уже не та Москва. Сейчас столица производила впечатление бойца, закаленного в испытаниях. В людях чувствовалась какая-то особенная уверенность, подтянутость. Не оставалось и следа от октябрьских эвакуационных дней, когда пустели заводы и сердце наполнялось тоской.
После четырехмесячного отсутствия я сразу же окунулся с головой в повседневные нужды и трудности нашей промышленности. Эвакуация была в основном закончена. Как и на сибирском заводе, откуда я приехал, на эвакуированных авиационных предприятиях в Поволжье и на Урале налаживалось серийное производство моторов и самолетов.
Работники наркомата, директора заводов и конструкторы, приезжавшие в Москву, рассказывали о совершенно фантастических сроках возрождения предприятий на новых местах.
Вечером я слушал по радио очередную сводку Совинформбюро:
«В течение 3 марта наши войска вели упорные бои с противником, охватывая и уничтожая созданные немецко-фашистскими войсками узлы сопротивления. На некоторых участках фронта наши части продвинулись вперед».
Вспомнились сводки тех дней, когда я уезжал из Москвы, – они были совсем не такими.
Еще в начале декабря 1941 года немецкое информационное бюро сообщало: «Германские круги заявляют, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль».
Действительно, положение для нашей столицы создалось тогда критическое.
«Учитывая важность назревающих событий, особенно зиму, плохое материальное обеспечение армии, приказываю в ближайшее время любой ценой разделаться со столицей – Москвой», – диктовал Гитлер своим войскам, развернувшим 16 ноября генеральное наступление на Москву.
В результате трех недель ожесточенных боев германские войска вышли севернее Москвы в район Крюкова, а южнее – к Кашире. В некоторых пунктах гитлеровцы находились всего в 25–30 километрах от столицы. Но, как известно, дальше продвинуться они не могли, их остановила и парализовала героическая оборона. Защитники столицы сражались с исключительной стойкостью и упорством.
Это был последний рывок противника на первом этапе войны. После этого силы его оказались подорванными. Задуманное Гитлером «решительное» наступление выдохлось.
Прошло не так много времени, а как все изменилось!..
Наши войска, перешедшие 5 декабря в контрнаступление против ударных фланговых группировок немецко-фашистских войск, пытавшихся взять Москву в клещи, нанесли им сокрушительное поражение.
11 декабря был взят Солнечногорск, 15 декабря освобождены Клин, Истра, Богородск, 16 декабря возвращен Калинин, 19 декабря – Таруса, 20 декабря – Волоколамск, 26 декабря – Наро-Фоминск. В январе гитлеровцы были вышиблены из Малоярославца, Людинова, Медыни, Можайска, а затем отброшены дальше, за пределы Подмосковья.
В ходе контрнаступления наши войска отбросили гитлеровцев на главном направлении на 200–250 километров на запад.
Разгром немцев под Москвой похоронил миф о непобедимости немецко-фашистских армий и сорвал все планы «молниеносной войны».
Изменилась обстановка и в московском небе. У противника не хватало теперь сил вести интенсивные налеты на советскую столицу. Характерно, что гитлеровцы, стремясь скрыть от немецкого населения свои потери, систематически публиковали «бодрящие» сводки о воздушных нападениях на Москву и даже о прямом попадании бомб в важные объекты, например в здание Центрального телеграфа, чего на самом деле не было.
Лично мне известно, например, лишь о трех попаданиях бомб, а именно в Театр имени Вахтангова, в фойе Большого театра и в жилой дом на площади Маяковского. То, что пострадали именно эти здания, говорит о беспорядочном, бессмысленном и варварском характере бомбежки.
Разрушенное здание театра имени Е.Б. Вахтангова после налета немецкой авиации в ночь с 23 на 24 июля 1941 года. Во время налета погибли несколько сотрудников администрации театра, пожарный и два артиста, дежуривших на крыше
Воздушная угроза Москве настолько ослабла, что мы уже начали помышлять о возвращении некоторых эвакуированных предприятий. Но так как перевезенное на восток оборудование к этому времени работало полным ходом на новых местах, было решено возрождать заводы путем перераспределения и использования оставшихся в Москве станков. В столице за короткий срок было налажено массовое производство вооружения.
Правительство продолжало уделять повседневное внимание авиации. Директоров заводов, конструкторов чаще, чем когда бы то ни было, вызывали в Кремль.
При первой же встрече после моего возвращения в Москву из Сибири Сергей Владимирович Ильюшин рассказал, что в начале февраля Сталин вызвал его и наркома авиапромышленности к себе.
Только они вошли в кабинет, как Сталин с места обратился к Ильюшину:
– А ведь вы были правы.
– В чем, товарищ Сталин? – удивился Ильюшин.
– А как же, это мы вас сбили с толку. Вы сделали двухместный штурмовик ИЛ-2, а мы, не разобравшись как следует, по настоянию некоторых легкомысленных советчиков заставили переделать его в одноместный. Истребителей у нас мало, а одноместные штурмовики требуют прикрытия и несут очень большие потери. Вот несколько двухместных показали себя хорошо, они себя обороняют. Нужно немедленно вернуться к двухместной машине. Только с одним условием – чтобы их выпускалось не меньше.
– Трудновато будет, товарищ Сталин, – сказал Ильюшин.
