— Такие же маги и ведьмы, — он выудил из пакета запечатанную колбасную нарезку, и Кристина тут же отобрала ее. — Из разных городов. Подтвержденная численность — человек сто, но это только те, кого поймали.
Ясно. На самом деле их могло быть сколько угодно. Плюс завербованные помощники, которые действовали под чарами. И потом… даже таких устройств могло быть сколько угодно. Музеи есть в каждом городе. Странно, конечно, почему именно музей?..
— Что ты в ней нашел? — с чувством спросила Кристина. — Давно собиралась задать этот вопрос.
— А можно не отвечать? — хмыкнул Лещинский.
Кристина всмотрелась в его лицо. Темнота скрадывала черты и эмоции, но что-то было совсем не похоже, чтобы разговор о Марианне причинял ему боль. Она дернула за уголок колбасной упаковки.
— Нельзя. Хотя ладно, можно. Все равно я не фанат любовных од, если они посвящены не мне. Дина говорила, что тебя подозревали в пособничестве секте. И что Марианна могла тебя проклясть для отвода глаз. Расскажи, как ей удалось сбежать.
— Не знаю, кому понадобилось накладывать на Дину и остальных высших эти идиотские чары, но я его точно убью, — буркнул Лещинский. Кристина прочно завладела всей упаковкой колбасы, и ему пришлось доставать для себя вторую. — Это был не отвод глаз. И о секте я до последнего не подозревал, потому что мы с Марианной не очень-то откровенничали.
«Ясненько», — кашлянув, подумала Кристина.
— Я предлагал ей выйти из секты и дать магический обет, что она никогда больше не станет им помогать, — продолжил Лещинский. — Предлагал стать поручителем обета. Тогда обошлось бы без казни, а может, и без тюрьмы, поручительство высшего — само по себе гарантия. Она сказала, что подумает, а ночью был налет на тюрьму. Скорей всего, от меня она ждала не этого. Она хотела, чтобы я ее вытащил, а не ставил условия.
— А почему ты не вытащил? — не утерпела Кристина. Она представила в такой ситуации себя. Вот любимый человек совершает преступление и оказывается за решеткой… Абстрактный «любимый человек» сильно смахивал на Лещинского, это мешало сосредоточиться. Итак, он попадает в «инквизиторскую клетку», и… Наверное, ее реакция зависела бы от преступления. И окажись преступление слишком серьезным, она бы не сразу смогла поверить. Ну а если бы любимый сам признавал вину? Нет, она не знала, что стала бы делать.
Лещинский пожал плечами.
— Она заявила, что я должен ее освободить, чтобы она могла продолжить свое дело. О целях секты насчет управления людьми никто из них не распространялся. Она вообще по большей части молчала. Сказала только, что, если я ее вытащу, то смогу попасть в их ряды, стать избранным и узнать правду. Нужно было соглашаться, — неожиданно заметил он.
Кристина раскрыла рот и даже попыталась отодвинуться. Что?!
— Но тогда я как-то не подумал, что можно было внедриться в секту и повязать всех раньше, — спокойно закончил Лещинский. — Растерялся. На таких условиях я не мог позволить преступнице оказаться на свободе. Она обозлилась, назвала меня предателем и наложила проклятие… Наверное, предвидела, что если я не на ее стороне, то скоро начну преследовать.
— Но ты же вроде как любил ее, — сказала Кристина. — Неужели не жаль было отдавать в лапы инквизиции?
— Любил. Значит, маловато во мне безрассудства, — констатировал он. — Когда любимая оказывается преступницей и собирается продолжать… Максимум, что я могу для нее сделать — это взять отвод от участия в суде.
— Вот сухарь, — прокомментировала Кристина со смесью осуждения и восхищения. — Ну а если я что-то натворю? Тоже бросишь меня на милость инквизиции?
— Смотря что ты натворишь, — сверкнул он глазами. — Но если сознательно встанешь на кривую дорожку — да. Возьму отвод, и решать будет суд.
— Суха-арь, — повторила Кристина. — Все равно не вяжется. Если против меня были серьезные доказательства, почему поверил мне на слово?
Лещинский криво ухмыльнулся.
— А я и не верил. Я же первым делом наложил на тебя чары правды, как при допросе. Не заметила?
Кристине вспомнились тлеющие углями зрачки. Ну ничего себе! Она хотела что-то сказать, но дар речи исчез. На языке вертелось только пресловутое «сухарь», но произносить это в третий раз было бы совсем скучно. Колбасой в него швырнуть, что ли?
— Бросишь в меня колбасу — останешься без чая, — предупредил Лещинский, увидев, что она замахивается. — Да, я сухарь, на слово не верю, настоящих преступниц из тюрем не вытаскиваю и даже не страдаю от разбитого сердца, если эти преступницы накладывают на меня ведьминские проклятия. А в остальном — весь твой, — он обезоруживающе улыбнулся. — Можешь брать меня голыми руками и делать что хочешь… Или сначала чай?
— Давай чай, — пробормотала Кристина. Ей нужна была пауза, чтобы подумать.
Она наблюдала, как Лещинский распечатывает пачку чая, кладет пакетики в кружки, открывает бутылку с водой… И думала. Или не думала. Просто переваривала услышанное. О своей любви он не лгал, она это понимала. Но в такую любовь, когда готов отказаться от любимой, потому что она стала преступницей, не очень-то верилось. Хотя он же давал Марианне возможность реабилитироваться. Даже предлагал поручительство…
А восторженный юноша, готовый бросить все и уйти вслед за любимой в секту, точно не стал бы высшим инквизитором…
Последняя мысль перевесила сомнения. Тут Лещинский разжег под ковшиком огонь щелчком пальцев, и Кристина рассмеялась.
— Музей ты тоже так взрывать будешь? И кстати, Марианна не грела воду! У нее чайник был уже горячий! А тебе слабо?
Он изумленно поднял глаза. В следующий момент Кристине пришлось отпрыгивать от горячих брызг, которые полетели во все стороны, когда разом вскипевшая вода плюхнулась сразу в обе кружки.
— Еще я не соревновался с Марианной во владении чарами, — буркнул Лещинский. — Терпеть не могу бытовые заклинания. Сначала уборку делаешь магией, а потом не можешь найти половину вещей, дальше переходишь на магическую готовку, а заканчивается все тем, что ты уже не помнишь, как включать воду, потому что последний раз мылся двадцать лет назад. Зачем, есть же магия!
— Ну зачем же двадцать лет? — Кристина хихикнула, представив себе такого мага, хотя в целом не могла согласиться. — Ты еще и ретроград, оказывается. Хотя ладно, я не против.
— Вот и отлично, — мрачно сказал он, беря свою кружку. — Музей магией взрывать нельзя. Они уже знают, что план сорвался и ты на свободе. Против магии наставят защит… со сниженной резкостью. Надеюсь, против обычной взрывчатки не выставят ничего, кроме чар неуязвимости. Их я сниму. Да, кстати…
Отставив чай, он поднялся и вскинул обе руки, медленно ведя ими в воздухе и глядя на спящий город. Кристина не сразу догадалась, что именно он делает. Потом в лицо дохнул свежий ветерок, и ее охватило странное ощущение силы, обновления, осознание своего могущества…
— Ты снял ограничение магии?
