За многие годы работы учителем я поняла: истерику по поводу неисполненных желаний обычно закатывают родители, а не дети. Мои уроки стали для Грега отдушиной, паузой в расписании, заполненном профильными занятиями по естественным наукам. Он часами занимался оформлением газеты, разработал роскошный принт на форменные футболки, придумал новый, более профессиональный вариант верстки страниц. Все время листал журналы в поисках новых идей. Я подписана на двадцать изданий или около того; они потом хранятся у нас в кабинете – эту привычку я так и не бросила. Прошло двадцать лет, Грег стал известным художником-оформителем и веб-дизайнером, владеет успешной фирмой в Лос-Анджелесе. В колледже он ходил на некоторые курсы физики, лишь бы родители были довольны, но в конечном счете решил осуществить мечту.
Другой моей ученице, по имени Лайза, повезло меньше. Красивая девушка, открытая и общительная, президент студенческого самоуправления, природный лидер на курсе журналистики. Мечтала стать учителем, а вот родители выбрали ей более престижную профессию врача. Лайза была хорошей девочкой, не хотела расстраивать маму с папой и все сделала так, как они просили. Окончила подготовительные курсы в колледже Лиги Плюща, поступила в престижную медицинскую школу. Хорошо училась, получила диплом, вышла замуж. Все думали, она станет педиатром, ведь ей так нравились дети, но девушка решила отложить интернатуру. Двадцать лет уже откладывает. Врачом она так и не стала. Просто все бросила. Лайзе уже за пятьдесят. Она занимала дорогостоящее и ценное место в медицинской школе, несколько лет потратила на изучение неинтересных ей вещей, лишь бы родители были довольны. Сама же предпочла стать мамой-домохозяйкой. Наконец-то она счастлива. Мораль сей басни? Дети слушаются родителей, чтобы сохранить хорошие отношения, но счастлив тот, кто в первую очередь слушает самого себя.
Другая ученица постоянно конфликтовала с отцом, заставлявшим ее надевать хиджаб в школу. Семья переехала в Пало-Альто из Каира, и хотя они решили начать новую жизнь, отец заставлял дочь придерживаться религиозных норм. Родители-иммигранты нередко требуют от детей придерживаться культуры родной страны, и их можно понять. Традиции очень важны. Они помогают нам, определяют наше сознание. В то же время иммигранты хотят, чтобы их отпрыски «стали американцами». Ребенка это сбивает с толку. Да и самих родителей тоже. Они многим жертвуют, чтобы дать детям шанс на лучшую жизнь, и все же им непросто понять и принять новую для себя культуру.
За многие годы работы учителем я поняла: истерику по поводу неисполненных желаний обычно закатывают родители, а не дети.
Я помню, как бабушка с дедушкой возмущались моим американским образом жизни, когда я еще была подростком. Они жили по соседству в Санленд-Тахунга и думали, я буду правильной верующей еврейкой из Черновцов. Мои слова и действия вызывали недоумение в семье. Я определенно не вела себя как украинская еврейка. Бабушку и дедушку смущало два обстоятельства: во-первых, мой рост. Росту во мне почти метр восемьдесят, в то время как у других женщин в семье – метр пятьдесят пять, да и мужчины, как правило, на полголовы ниже. Воскресный семейный разговор не обходился без чьего-нибудь вопроса наподобие «Эстер еще больше выросла?», меня – весьма застенчивого подростка – это приводило в ужас. Я думала, не подменили ли меня в роддоме, пока мой брат Ли не вырос до 185 см. К моему желанию стать журналистом не относились серьезно. Тогда эта специальность считалась мужской. Мне говорили: «Журналист – работа умного мужчины», и многие репортеры придерживались того же мнения.
Во многих культурах ребенок воспринимается как зеркало предков, в котором отражаются все те же ценности и решения, которыми семья жила раньше; даже внешность должна быть схожей. А если что-то идет не так, в семье возникает разлад. Моя каирская ученица не обратилась сразу ко мне за помощью, но, увидев, как она плачет в компьютерном классе, я сказала: ей бы не помешал откровенный разговор с отцом. Она попыталась. На какое-то время все устаканилось, а потом отец снова потребовал от нее носить хиджаб. Конфликт и не думал прекращаться. Глава семейства пригрозил выгнать дочь из дому, если она ослушается. Девушка начала искать приюты для бездомных, спрашивать у друзей, можно ли пожить у них. Можете себе представить шестнадцатилетнюю девушку, которая добровольно переселяется в приют для бездомных? В конечном счете она переехала к подруге. Вне дома ее состояние улучшилось. Хорошо, что у нее нашлась такая подруга. Однако девочка скучала по семье, а семья – по ней. Она ведь была еще подростком, а подростку нужны папа с мамой. Через несколько месяцев отец позвал дочь вернуться домой, если будет носить платок, – и ей пришлось согласиться. Лишняя головная боль для всей семьи. Ребенка заставили выбирать между семьей и теми ценностями, которые она считала правильными. А отец, искренне желавший ей лучшего, не понимал простой вещи: переезд в другую страну означает смену культуры.
Дети слушаются родителей, чтобы сохранить хорошие отношения, но счастлив тот, кто в первую очередь слушает самого себя.
Пожалуй, самый трудный урок для родителей: в таком конфликте им не победить. Можно, конечно, сказать что-то вроде: «Пока не вырастешь, будешь делать, как я говорю!» Но ведь ребенок знает, он все равно вырастет, и у него есть право на собственное мнение. Выигранная битва может обернуться проигранной войной. Люди склонны воспринимать детей как продолжение себя. По этой причине детей и заводят – чтобы увековечить свои мечты и цели, создать свою копию, чтобы накопленные знания и мудрость не пропали. В ребенке нередко в первую очередь отмечают сходство с родителями. Родители все время ищут тождество со своими детьми, причем не только внешнее, но и в характере. Однако если ребенок выглядит или ведет себя идентично родителям, хорошего в этом мало. Такая ситуация сбивает с толку. Можно подумать, давно почивший родственник переродился в теле ребенка.
Порой кажется, судьба человека предопределена в момент его рождения. Мне недавно встретился мужчина, сказавший, что в его семье было десять поколений врачей, их медицинская династия зародилась несколько столетий назад. Он по праву гордился родословной, а я задумалась о детях, которым не хотелось следовать по пути родителей. Психологи могут назвать это явление родительским «эго». «Я мать, а это – моя дочь». Ребенка, бывает, называют в честь отца, матери, бабушки или дедушки, и это еще один симптом родительского эго: детей воспринимают как свою смену. Мы меряемся достижениями своих детей, их машинами, заработком. Похоже на выставку собак – люди хвастаются отпрысками, чтобы подстегнуть эго. «Гляньте, что умеет мой ребенок, а ему всего два года!» Я видела ролики про детей, которые могут переводить с пяти языков в возрасте пяти лет, выучили таблицу умножения к шести годам. Кому все это нужно? Родителям с их чрезмерной гордыней. А вот насчет детей я сомневаюсь.
Не задумывались, почему родителям сложно учить своих детей? Все потому, что отец с матерью в них видят самих себя, свои недостатки и комплексы. И если ребенок не понимает чего-то или, упаси бог, проваливает задание за заданием, папа с мамой начинают злиться, разочаровываются – признаки плохого учителя. Откровенно говоря, сама идея, будто дети должны идти по стопам родителей, довольно глупа в условиях XXI века. Подготовиться к работе, к карьере стало сложнее, ситуация на рынке труда постоянно меняется. Десять лет назад никто и подумать не мог, насколько важны станут трехмерная печать и синтетические биоматериалы. Даже относительно стабильные профессии, например врачебное дело, меняются. Врачи перешли на электронные медицинские карты, пользуются робототехникой во время операций, делают заметки с помощью Google Glass при осмотре пациента. Быть может, в ближайшем будущем расшифровку рентгеновских снимков поручат искусственному интеллекту. Наверное, не стоит пытаться сделать ребенка бухгалтером, пусть даже для его родителей бухгалтерия была делом всей жизни. А вдруг эта профессия скоро вымрет?
