14. Подход мистиков
Когда нам требовался внешний облик
Спасителя, Ты был рядом для нас.
Когда наш рассудок становится зрелым,
мы обращаемся внутрь,
А не вовне, чтобы найти Тебя там, —
не обособленным,
не отделенным, а тем же, что и мы сами.
Мы движемся к сознанию Христа
[65].
Морин Рэмси Хьюз
Мистики попросту ненормальные? Вполне возможно! Их слова зачастую звучат странно и дико. Христианский мистик XIV века Майстер Экхарт однажды сказал: «Сущность Бога есть моя сущность и есть сущность всех сущностей. Мое «я» есть Бог»
[66]. Я знавал пациентов психиатрических лечебниц, которые говорили нечто подобное. В другом случае Экхарт заметил: «Между человеком и Богом нет различия. Они одно. Знания людей – знания с Богом. Их поступки – поступки с Богом, их понимание – понимание с Богом. Те же глаза, которыми я смотрю на Бога, есть глаза, которыми Бог смотрит на меня». Сомневаюсь, что эти строки многое скажут как нашему светскому миру, так и типичным прихожанам, собравшимся в церкви на воскресную утреннюю службу. Мистики – странные, необыкновенные люди; в них устранены все ограничения, свойственные нам. Это особенно справедливо для границ, которые, в представлении людей, некогда отделили нас от внешнего Бога. И действительно, когда мистики говорят о Боге, кажется, что они ведут речь о безграничном присутствии, безвременной реальности или даже о том, что Пауль Тиллих называл «вечным сейчас»
[67]. Видимо, Экхарт еще в XIV веке понял, что иметь дело со сверхъестественным внешним божеством – все-таки нарушать единство Вселенной и расширенное сознание человеческой жизни, и полагал, что, возможно, мы наконец достигли точки, когда необходимость в подобной гипотезе отпадает.
Однако Экхарт был христианином, даже священником, – возможно, первым из пострелигиозных христиан. В своем внутреннем понимании Бога он не был и не мог быть ограничен кредо, формами, учениями и догмами. Церковники, считавшие своим долгом следить за поведением и требовать приверженности единым догматам веры, его не любили. По-видимому, он понимал, что целью религии стало не что иное, как стремление контролировать жизнь здесь и сейчас ради личной защищенности. Излюбленным оружием религии в этой борьбе было чувство вины и страха. Религия подчинила жизнь в этом мире ожиданию вечной награды в раю или вечного наказания в аду. Мистики на протяжении веков выступали против этого менталитета, а потому всегда представляли угрозу для официальной религии. Возможно, именно поэтому нам следует присмотреться к мистикам: они могут оказаться тем самым средством, с помощью которого суть вчерашней религии удастся преобразить в завтрашнее духовное постижение. Так что предлагаю заняться вместе со мной изучением мистического опыта, ибо он манит меня теперь, как следующий шаг, которым продолжится наше путешествие.
Мне уже много лет с трудом дается использование традиционного языка религии. Поэтому я старался называть священным, божественным, «иным» то, что большинство людей зовут Богом, – лишь бы не пользоваться ни традиционными символами сферы непознанного и непостижимого, ни религиозными концепциями, всецело привязанными к происходящему «здесь и сейчас». Как бы я ни старался заставить себя примириться с этими образами и теологическими концепциями, они не были для меня реальностью. Я неизменно находил их ограничивающими, искажающими и неприемлемыми. Однако как обойтись без них, я не знал. Все они были ограничены конечной системой ориентиров и вместе с тем относились к бесконечному. Мои мучения усугубляло осознание того, что люди, которым я старался служить в роли священника, даже когда мной двигало желание просвещать их, находили мой подход неудовлетворительным, и это еще мягко сказано. Я не прибегал к тем словам, которым они, сами прекрасно об этом зная, уже не верили, – но даже самим себе они не осмеливались признаться в том, что не способны верить этим словам. Испуганные, нерешительные, травмированные неуверенностью и незащищенностью, они явно предпочитали антропоморфные образы: стремились очутиться в «вечных объятиях» или припасть к груди всеохватной «божественной Матери». А я достиг состояния, когда не мог придерживаться этих образов, несмотря на все понимание, что мы нуждались в них, чтобы скрасить одиночество в период, который теперь более похож на «детство человечества». Образ сверхъестественного небесного родителя, способного позаботиться о нас, невероятно притягателен, особенно если мы можем и дальше верить в то, что регулярно утверждали религиозные лидеры, а именно, что постоянное пребывание в состоянии детской зависимости – это добродетель.
По-видимому, Церкви предпочитали видеть, как их приверженцы уподобляются детям. Вот почему Церкви так часто призывают «возродиться в вере». Скрытый умысел теологии возрождения в вере заключается в том, что при этом «возрождении» детство возобновляется, а постоянно возобновляясь, оно быстро становится нескончаемым. Во многих отношениях люди в течение некоторого времени отходили от такого менталитета к новому пониманию того, что значит быть человеком. Нам требуется вовсе не возрождаться в нескончаемом детстве, а повзрослеть, проникнуться новыми аспектами человеческой зрелости. Поэтому я считаю, что пришло время, когда нам надо навсегда отказаться от попыток видеть в Боге сверхъестественного или божественного родителя и признать, что это было религиозное стремление к чувству защищенности, а теперь нам необходимо воспользоваться новыми возможностями. Пожалуй, начать можно с мистического аспекта признания, что мы являемся частью того, кто и что есть Бог, а Бог – частью того, кто и что есть мы. Способность человека претендовать на нашего Бога-сознание и действовать соответственно проявляется постепенно, как квинтэссенция того, что означает быть человеком. Так возникает новая отправная точка.
Очутившись в этом новом месте, я вижу Бога не-личным образом. Пожалуйста, обратите внимание: «не-личный» не значит «обезличенный». Это слово означает, что священное не может быть ограничено личным. «Личный» – человеческая категория. Лишь полностью исключив личные термины, мы можем открыться признанию: существует источник жизни, протекающий через все живое, но только в человеческой жизни достигающий самосознания. Этот источник жизни сейчас, по крайней мере для меня, является частью того, кто есть Бог. Значит, чем глубже я погружаюсь в жизнь, тем больше Бог становится отождествленным с моей жизнью.
