Первое окно: за пыльным стеклом видна зеленая стена высокого кустарника. Со своего места Максим мог видеть только верхушки, покачивающиеся, как ему показалось, от слабого ветра. Но вот с кустов рванула многоголосая стая воробьев, и листва замерла.
Второе окно: верхняя часть серого забора, местами опутанного вьюном, высокие побеги какого-то дерева. Еще дальше, насколько позволяли видеть побеги, — лес, на подступах к которому стояли несколько высохших деревьев. И сам лес представлял из себя серо-зеленую массу с обилием сухостоя.
Из третьего окна открылась панорама с тем же забором, обвитым вьюном, за которым высились несколько яблонь. И голубое небо без единого облака. Оно было в каждом окне.
Когда Максим опустил глаза, увидел потрескавшуюся краску на широких половицах, безобразные зазоры между полом и плинтусом, в которые забилась грязь, лопнувшие в нескольких местах обои, тенёта на потолочной балке, засиженную мухами лампу дневного освещения.
Этот контраст больно саданул его по сердцу, глаза невольно наполнились слезами; так же неосознанно парень устремил свой взгляд на руку, прикованную наручниками к трубе водяного отопления.
Не скрывая слез, он двинул свободной рукой по пластиковой бутылке с водой. Она отлетела в угол комнаты и медленно, под уклон неровного пола вернулась к его ногам.
— Что вы хотите со мной сделать? — истерично выкрикнул он и ударил кулаком по полу.
Валентина вернулась от окна в середину комнаты.
— Не шуми, — монотонным голосом попросила она. — Снизу прибегут.
— С какого низу? Вы что, за дурака меня держите?
— Хочешь есть? На скорую руку, могу приготовить яичницу.
— Послушайте, — Максим поднял руку, — что вам от меня нужно? Объясните в конце концов! Я имею на это право или нет?
Валентина прислушалась к его голосу, который стал более спокоен, но в нем все еще присутствовала истеричность и страх. Пожалуй, в таком состоянии он пробудет долго, даже если ответить на его вопросы.
Некоторая уступчивость, проступившая на его холеном лице, объяснялась просто: он видел перед собой женщину. Будь перед ним мужчина — не обязательно сильный, агрессивный, — он повел бы себя иначе, потому что его немая сговорчивость виделась частью игры. А с представителем сильного пола все выглядело до некоторой степени наоборот: либо откровенная агрессия с упоминанием имени своего могущественного отца, либо полная покорность с явными признаками страха. И никакой игры.
Он был растерян, не знал, как себя вести с женщиной, оказавшись вдруг в ее власти. Но это несправедливо, так не должно быть.
Валентина только догадывалась, какое воспитание получил ее пленник, но ей было достаточно одного факта, чтобы прийти к определенному заключению. Пусть парень не привык к тому, чтобы женщины подчинялись ему, однако один случай имел место, когда он изнасиловал девушку. Этого вполне могло хватить, чтобы не пересмотреть свои взгляды, но грубо наплевать на некоторые ценности, которые, по мнению Ширяевой, все же присутствовали в нем и до сей поры до конца еще не выветрились.
Выводы, сделанные Валентиной, виделись оружием, которым она должна воспользоваться, нанося удар за ударом его отцу. И Максим вольно или невольно будет помогать ей. Как Илья послужил Курлычкину орудием мести, так и Максим предстанет в таком же качестве. Только один умер, а второй останется жить.
Она долго молчала, созерцая лицо пленника. Парень то хмурился, опуская глаза, то немо вопрошал, поднимая голову. Сейчас он не играл, элемент игры прожил недолго, зародившись до появления Валентины в комнате. Все потому, что Максим еще не был настоящим мужчиной. Юноши склонны к фантазиям, способны к всевозможным выдумкам, этому возрасту присущ анализ, который, однако, только в мыслях имел прямолинейную форму и терял черты при соприкосновении с реальностью. Рушились планы, мечты становились несбыточными, воля лишалась сил, превращаясь, как и положено в таких случаях, в ничто.
С годами все это пройдет, огрубеет, взрослеющий человек наконец сможет разглядеть серое в разноцветной гамме, как увидел Максим среди зеленого леса корявые стволы сухостоя.
Он так и не смог вспомнить эту женщину, напрасно напрягая память. Вчера он предположил, что она — мать той девушки, сегодня понял, что нет; отверг и ту мысль, что она является ее родственницей. Он пытал свои мозги, вспоминая, что же он еще мог натворить, дабы оказаться в таком вот положении. И хозяйка этого дома не могла не знать, кто он и кто его отец, который в кратчайшие сроки найдет ее и накажет.
«А я?.. Как же я?..»
От этой мысли Максиму стало жутко. Его могут и не найти. Свидетельство тому решимость женщины, пистолет, которым она, по-видимому, умеет пользоваться.
А может, ей нужны только деньги? Законное желание, денег хотят все, но она не сумеет распорядиться даже частью, потому как отец ее достанет.
Валентина по-прежнему молчала, Максим продолжал тренировать свои мозги. Наконец женщина вышла из комнаты, вернувшись с жестяным ведерком. Его она поставила в ногах Максима, подтолкнув бутылку с водой ближе к пленнику. Указав на ведро, она сказала:
— Сюда ты можешь отправлять свою нужду — как маленькую, так и большую.
Парень растерялся только на мгновение, поведение хозяйки было для него унизительным. Он пнул ведро и ожег ее ненавистным взглядом.
— Убери от меня эту парашу подальше!
— Взбрыкнула гордость? — равнодушно поинтересовалась Валентина, поднимая ведро. — Можешь мочиться под себя. И вообще, эта комната теперь твоя. Есть еще одно помещение, которое тебе может не понравиться.
Она снова поставила ведро к ногам пленника, но продолжала держать его. Когда парень снова попытался отпихнуть его, Валентина приподняла ведро, и нога Максима ударила в пустоту.
Женщина насмешливо цокнула языком.
— Это единственная емкость, которая будет в твоем распоряжении. Таза для стирки собственных штанов не будет, не жди. Так что будь послушным мальчиком.
— Я же сказал, чтобы ты убрала от меня эту парашу!
— Тюремный жаргон на меня не подействует. Его я знаю гораздо лучше тебя и могу поучить. Скажешь, если тебе понадобится туалетная бумага. В этом случае, прежде чем приступать, налей воды из бутылки в ведро.
Женщина в третий раз поставила ведро и вышла.
— Сволочь, — сквозь зубы процедил парень. Но терпеть он больше не мог. Едва рассвело, а он уже мучался, машинально оглядываясь на дверь в надежде, что кто-то отведет его в туалет. Позвать кого-нибудь он не решался. Причиной тому — гордость, как правильно рассудила Ширяева, и часть его игры. Но, похоже, игры закончились.
Оглядываясь на дверь, Максим встал на колени, долго возился с брюками и, стараясь не шуметь, взялся за ведро. Как назло оно отозвалось дребезжащим звуком, ударившись краем об пол. Парень сморщился и, проклиная все на свете, торопясь справил нужду. Так же поспешно застегнул «молнию» на брюках и чертыхнулся, когда между замками попала майка; он долго возился, высвобождая ткань.
