Обходя дом, оглянулся на дорогу — не появится ли знакомая машина — и через бурьян заброшенного участка направился в обход.
* * *
Маргелов нервничал, кусая ногти, и думал, ловя себя на мысли, что сошел с ума — так же, как и Валентина Ширяева; мысли, сообразно настроению и обстановке, были полушутливыми: «Что я делаю здесь? Что я забыл возле офиса Станислава Сергеевича Курлычкина? Что мне, больше делать нечего, как сидеть в своей машине и караулить сумасшедшую судью, прости господи?»
Жестом руки, который показался ему болезненно-ненормальным, Василий дотронулся до рукоятки пистолета, покоившегося в заплечной кобуре. Облегчения не принесло бы и грубое похлопывание по стволу гаубицы.
Он скомкал пустую пачку «Примы» и выбросил в окно. «Не пропустить бы чего-нибудь интересного», — подумал он, направляясь к коммерческому киоску и оглядываясь на машину.
«Крещатик» был забит новенькими автомобилями, тут были и иномарки, и наши «Жигули» с «Волгами». За высоким сетчатым забором изнывали от жары охранники в униформе. Редкие покупатели осматривали машины, возле них сновали бойкие, хорошо одетые молодые люди с мобильниками, расхваливая четырехколесный товар. Совсем недавно, год, два назад все было гораздо прозаичней, в лучшем случае одежда продавцов не была очень заляпана маслом.
Маргелов купил сигарет и вернулся к своему автомобилю. Прикурив, опустился на раскаленный капот. Захотелось снять пиджак и остаться в рубашке с коротким рукавом, предварительно отстегнув кобуру, а пистолет засунуть в карман.
Окаянная жара…
Проклятая Ширяева…
Чертовы собственные мозги…
Следователь еще раз вернулся к киоску.
— Лимонад у вас холодный? — спросил он ларечницу, склонившись к окошку-амбразуре.
— Прохладный, — туманно ответил голос, прозвучавший из недр киоска с явным пренебрежением к своей профессии.
«Понятно, — констатировал Маргелов, — прохладный, как ослиная моча».
— А пиво?
Пиво, по словам продавщицы, было холодным, хотя вместе с лимонадом находилось в одном холодильнике.
Он купил бутылку «Московского», воспользовался открывалкой, привязанной к прилавку, и отпил несколько глотков, подумав, что в такую жару не может существовать ничего холодного. Даже прохладного.
Пиво пощипывало нёбо и приятно горчило, утоляя жажду.
Маргелов посмотрел на часы и покачал головой: долго, очень долго находится в кабинете Курлычкина Валентина. В том, что она вошла в офис, Маргелов убедился, раньше Ширяевой приехав на Киевскую. Она не видела Василия, не обратила внимания на его «ГАЗ-2410» бежевого цвета, прошла в сорока шагах от «Волги» и вошла в салон. Через стеклянные двери Маргелов видел, как она, позвонив из бесплатного телефона-автомата, расположенного непосредственно в здании, направилась к лестнице. Он сместился в сторону и увидел, как Ширяева с полминуты простояла рядом с охранником, парившемся, как и следователь, в строгом костюме. Затем Валентина исчезла из поля зрения, не подозревая, что за ней следил Василий.
Что-то самодовольное отразилось на лице Маргелова, но настроение быстро сменилось недоумением, нетерпением и кучей подобных определений.
«Что?.. Что я делаю здесь?»
Следователь допил пиво и оставил пустую бутылку на прилавке. С чувством достоинства продавщица не убирала ее до тех пор, пока не подошел очередной покупатель. Маргелов оставил киоск и снова устроился в машине, продолжая наблюдать за офисом.
50
Как же Максим ненавидел этот погреб! Ненависть достигла пика в своем определении, пропал страх к темноте, а мыши, безбоязненно шаркающие под ногами, стали обычными безобидными зверьками, так же оказавшимися в ловушке.
В этот раз к Максиму впервые применили силу, когда сопровождали в погреб. Помощник Ширяевой, весь исколотый урка, завязал ему рот пыльным шарфом, чтобы не кричал, и вывернул руку. В таком виде его буквально столкнули в яму и пристегнули к лестнице.
— Думаешь, у твоего папаши нет таких помещений? — с издевкой в голосе спросила судья и ухмыльнулась.
Максиму захотелось плюнуть ей в рожу, но с него пока не сняли вонючий шарф.
— Если хочешь, я уравниваю шансы, — сказала Ширяева и туманно добавила: — На будущее. Так что сиди и не рыпайся. К тому же тебе будет о чем рассказать.
Максим обливал ее потоком сквернословия, но оба — и судья, и урка слышали только мычание.
— А я думала, ты понял меня… Но вот теперь окончательно убедилась, что в тебе действительно гнилая кровь твоего отца. Ни тебе, ни ему не помогут никакие переливания. Однако я прошу тебя: веди себя тихо, уже недолго осталось. Пожалуйста, вспомни, о чем мы с тобой говорили, ладно?
Он утих, когда с него сняли шарф, и действительно, вспомнил добрые слова судьи, сказанные ею накануне. Он мог бы ответить ей: «Да, я проникся, понимаю, сочувствую, я плачу от жалости к вам, к вашему сыну — но разве обязательно держать меня в погребе? Что это, отместка отцу за каких-то строптивых коммерсантов? Я-то тут при чем?! Возьмите с меня слово, и я, оставшись в доме один, не пророню и слова, меня никто не услышит». Мог бы, но не сделал этого потому, что судья действительно видела его насквозь: первое, что сделал бы Максим, оставшись без присмотра, — поднял шум на всю деревню.
Он уже устал доказывать самому себе, что понимает судью, в какой-то степени оправдывает ее; в конце концов усталость давала обратный эффект, и он начинал ненавидеть ее, машинально перенося злобу на отца: медлит, не чешется, жует сопли; иногда казалось, что судья и отец сговорились наказать его за содеянное им преступление, а сама Ширяева не теряла своего сына, тот по-прежнему забавляет детей на улице, прыгая через скакалку с идиотским выражением на лице.
Рехнуться можно! Когда все это закончится?!
Бред быстро отступал, ему на смену приходили трезвые мысли: неужели отец не мог просто прихлопнуть судью, зачем ему понадобился этот изощренный вариант с соседской девочкой и этим уродом? Пусть бы себе жил, в поисках матери топал слоновьими ногами в асфальт и ронял на него слезы. Так даже лучше. Отец последнее время часто ходит в церковь, стал набожным, мог бы прикинуть, стоя с зажженной свечкой у иконы, что судья в этом случае будет мучиться на том свете больше, нежели оставаясь живой.
Максим давно понял, что у судьи только один помощник, урка — может быть, он чем-то обязан ей, поэтому помогает, — иначе с Максимом постоянно находился бы третий и не спускал с него глаз. В этом случае он бы избежал и погреба.
Немногочисленная у нее команда, оттого, наверное, и слаженная, работают в паре четко, как на конвейере при сборке противотанковых мин: лишнее движение — и разорвет в клочья.
Парня не покидала одна неприятная мысль, от которой он не мог отделаться: ему все время хотелось обернуться, посмотреть за спину, под ноги, наверх… Он и вертел головой, но кругом стояла непроницаемая мгла. Очень неприятное ощущение, которому невозможно подобрать определение.
