– Тогда, в начале пути, ты хотя бы на минуту сомневался?
Горан вздохнул, предчувствуя тягостные откровения.
– В чём?
– Чтобы отдать нас гончим? Променять на помилование?
– Нет, – сознался. – Я считал вас опасными.
– И сейчас считаешь?
– Тами… обсуждение не успокоит. Ошибки не стереть ложью.
Липучка свернулся вокруг рюкзака. Его беззащитный силуэт с трудом различался в полумраке.
– Но ты сомневался потом? – не желал рушить родственный образ Тами. – Ты ведь видел в нас нечто лучшее? Видел, что мы не чудовища?
– Позже я осознал это. Сложно ответить. Возможно, Ализ права: обман у меня в крови.
Тишина леса вновь заполнила палатку.
– А мы видели в тебе защитника, – признался Тами. – Кудесники, гончие, крадуши – всего лишь названия. Ты для меня просто Горан – мой друг, – слова крепли верностью, – который рискнул шагнуть в чернолесье, сбежать от браконьеров, в противниках рассмотреть единомышленников, не раздумывая прыгнуть в водоворот за Златой… Проложить этот долгий путь к цитадели грёз.
Горан искусственно усмехнулся, сторонясь сентиментальных чувств.
– Ерунда. – Улыбка померкла на губах, уступая задумчивости. – Этот путь не одолеть в одиночку. У вас всегда так горели глаза от моих глупых замыслов, что я поневоле допускал: хм, действительно, почему бы и нет? Вперёд – запутанными маршрутами, новыми тропами, селениями – пешком и вплавь. Самостоятельно. Вам сложно понять: я никогда не рисковал уйти от мощи бастиона и поддержки мудрецов. Вы росли моей противоположностью – бунтарями и вольнодумцами – свободными от предрассудков града, его горделивых иллюзий. Просто поразительно…
– Что?
– Сколько мы преодолели вмести.
– Потому что не сдавались. И доверяли, похоже.
Кудесник повернулся на бок. Словами никогда не передать щемящего душу противостояния досады, сожаления, злости.
– А теперь доверие разрушено.
Тами мотнул головой, запоздало понимая, что в темноте Горан не увидит жестов.
– Исмин как-то призналась, что боится не обнаружить в твердыне мечту.
– Почему?
Голос Липучки секретно пояснил:
– Она исполнилась. Лет с пяти на каждое Новолетие Ис загадывала одно – отыскать друзей. Ну, знаешь, чтобы было с кем смеяться над шуткой, делиться тайной, безобразничать. Чтобы кто-то говорил в трудную минуту: эй, приятель, не кисни, я рядом – рассказывай, что стряслось?
– Ис, значит?
– И я. Все мы.
– Даже Злата?
– Особенно Злата. Горан, обиды гораздо больше разрушат, чем уберегут.
Кудесник засмеялся:
– Липучка, напомни, сколько тебе лет? Столько умудренности!
– Даже занудство тебе простят!
– Оу, спасибо, правда.
Тами, хмыкнув, отвернулся, и Горан сник. За шутками не скроешь сокровенного упования: вдруг они отыщут Алефу – и всё станет прежним? Точно кошмара заточения не бывало, а он остался храбрым кудесником и тем самым приятелем, который в трудную минуту непременно скажет: не кисни, я рядом – рассказывай, что стряслось?..
***
Тьма оборвалась визгливым криком птицы. Горан заморгал, с трудом понимая, где находится. Под боком твердел рюкзак. Рука упёрлась в холодный тент палатки. Тами в противоположном углу мирно посапывал. Горан мотнул гудящей головой: словно и не спал, а на минуту закрыл глаза. Мысли казались липкими, и даже воздух – снотворным.
Горан запахнул накидку, взял в руки рюкзак и вылез из палатки. Полумрак ночи разделил лес на серые и чёрные полосы. Звезды мерцали в мглистой синеве неба. Тревожные мысли сдёрнули вялость сна. Горан приблизился к палатке девочек.
– Никс! – позвал.
Тишина.
Ветер трепал молодую листву на малахитовых деревьях.
– Никс!
Из палатки выглянула северянка.
– Уже? – Она щурила заспанные глаза, поправляя растрёпанные волосы. – Где они? – в её тягучем голоске появилось волнение.
– Не вернулись.
– Надо разбудить остальных.
– Стой! – Горан потянул её за руку. – Просто проверим. Я с трудом представляю, сколько времени прошло.
Никс кивнула; достала из палатки рюкзак и накинула капюшон застёгнутой накидки.
– Идём. Крикнуть об опасности мы успеем.
Они начали совместно двигаться на юго-восток. Высокие заросли лопушистых трав затрудняли обзор. Шум, создаваемый шагами, чудился сигнальным громыханием. Воздух пронизывали тёплые волны приторно-сладкого аромата – под звёздами цвели немеркнущие растения фей. Ребята пытались вслушиваться, но окружающее затишье насмешливо забавлялось с испуганными путниками. Очертились прозрачно-белые хребты кварца. За ними лужей чернил проглядывался плащ Скурата.
Никс замерла, холодея от пугающей догадки. Горан жестом попросил её ждать, начал приближаться к сидящему в траве гончему. Взгляду открылось безвольное тело Скурата, спиной упёртого в кварцевые наросты. Лицо его белело бесчувственной маской, закрытые глаза не вздрогнули на шум.
Затаив дыхание, Горан потянулся рукой к мальчишке, пальцы коснулись плеча Скурата – и тот неожиданно распахнул глаза, суетливо взмахивая булавой. Кудесник чертыхнулся, задыхаясь от испуга.
– Горан?! – Скурат удивлённо оглянулся.
– Ты уснул! Проклятие! Я же такое представил. Чтоб тебя!..
Никс подоспела на шум пререканий. Скурат вслух восстанавливал события, оправдываясь, что не понимает, как мог уснуть на посту.
– Ладно. – Горан отвернулся к лесу, призывая всех к спокойствию. Гудящие нервы превращали тело во вздутый страхами шар. – Мы устали, бывает. Сколько на часах?
Никс, всматриваясь в пролеты между деревьями, тихо предположила:
– Это не усталость. – В мерцающих частицах пыльцы ползли чадные струйки эфира. – Вы чувствуете серу?
Грянул свист. Северянка вскинула руку, срывая с шеи Регул – мерцающий щит остановил летящие стаи шипов.
– Змеяды! – крикнула Никс, обороняясь заслонами млечной сферы. – Они обнаружили нас!
Шипы вновь хлынули стаями жужжащих дротиков. Вспыхнул свет Регула. Шипы решетили лучевые полосы, но ребята успевали бежать к палаткам невредимыми. Никс отбивала атаки с ловкостью фехтовальщицы. Удар – отражение.
– Если, они вопьются в кожу – не кричите! – предупредила, задыхаясь в прыжке.
– Слева!
Мальчишки пригнулись. Бело-голубая броня затрещала грозовым разрядом.
– Хорошо. – Горан торопливо прокладывал путь назад сквозь заслоны трав. – А это больно?
