Следовательно, Черчилль был прав. Когда в среду, 5 октября 1938 г., он поплыл против течения всеобщей эйфории и денонсировал Мюнхенское соглашение в Палате общин, он открыл истину:
[Н]е может быть никакой дружбы между британской демократией и нацистской властью – той властью, которая попирает христианскую этику, которая поддерживает свое движение вперед варварским язычеством, которая похваляется духом агрессии и завоевания, которая черпает силу и извращенное удовольствие в гонениях и, как мы видели, с безжалостной жестокостью использует угрозу смертоносной силы. Эта власть не может быть надежным другом британской демократии. Я нахожу невыносимой мысль о том, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, попадая под ее власть и влияние, а наше существование оказывается в зависимости от ее воли и прихоти
[827].
И все же говоря о том, что Британия попадает “на орбиту, под власть и влияние” Германии, Черчилль рассматривал не самый плохой из возможных сценариев. Существовал и худший вариант, который тоже необходимо учитывать: открытое германское вторжение и оккупация Британии.
В пятницу, 24 мая 1940 г., 1-я танковая дивизия генерала Гейнца Гудериана вышла к берегам канализированной реки А южнее Гравлина во Франции и в результате ожесточенных боев сумела организовать переправу. Оттуда оставалось всего десять миль до 400 000 измученных солдат союзников, оттесненных на пляжи Фландрии. Затем, как только величайший танковый командир подготовил величайшую механизированную часть к величайшему вооруженному выступлению двадцатого столетия, он получил приказ подождать. Несмотря на его протесты, три дня спустя приказ оставался в силе. Тем временем периметр был укреплен и за следующие десять дней 338 226 солдат союзников были эвакуированы в Британию в ходе операции “Динамо”.
Гудериан всегда полагал, что приказ Гитлера – отданный несмотря на протесты начальника Генштаба генерала Франца Гальдера и фельдмаршала Вальтера фон Браухича – был “ошибкой, которая не могла не повлечь за собой ужасных последствий, поскольку только пленение БЭК… могло создать условия, необходимые для успешного германского вторжения в Великобританию”
[828]. Историки долгое время спорят о причинах этого приказа, но редко задаются вопросом, что произошло бы, если бы БЭК действительно оказался в полном составе взят в плен или если бы в ходе операции “Динамо” деревянный пирс на восточном молу 1400 футов длиной и 5 футов шириной, по которому в эвакуацию отправилась четверть миллиона солдат союзников, оказался бы разрушен “юнкерсами”, более недели пытавшимися его поразить
[829].
Гросс-адмирал Эрих Редер впервые обсудил с Гитлером вторжение в Британию 21 мая 1940 г., еще 15 ноября предыдущего года отдав своим подчиненным приказ изучить такую возможность
[830]. Гитлер не проявил энтузиазма, а ко времени второго их разговора на эту тему, который состоялся 20 июня, его, казалось, гораздо больше интересовала возможность переселения евреев на Мадагаскар. Но момент был упущен – хотя 16 июля 1940 г. Гитлер и подписал директиву № 16, озаглавленную “Подготовка к десантной операции против Англии”, оптимальное время для удара уже прошло
[831]. В конце июля Гитлер определил ориентировочную дату высадки – 15 сентября, – но осуществление плана зависело от прорыва британской морской и воздушной обороны, уничтожить которую не удалось. Вторжение откладывалось три раза, и к декабрю 1940 г. подготовка к нему стала лишь “маскировкой” для планируемого нападения на Советский Союз (которое Гитлер считал менее рискованным, чем вторжение на другой берег Ла-Манша)
[832]. Но что если бы операция “Морской лев” годами планировалась Гитлером в Верховном главнокомандовании вермахта (ОКВ), а не была небрежной, предложенной в последнюю минуту инициативой штаба ВМС? Что, если бы огромная флотилия – по оценкам, необходимо было задействовать 1722 баржи, 471 буксир, 1161 катер и 155 транспортных судов – еще в конце мая была бы направлена в сторону Мааса и Шельды? Что, если бы план генерала люфтваффе Эрхарда Мильха десантировать 5000 парашютистов в семь важнейших секторов Королевских ВВС на юго-востоке Англии с целью вырвать сердце истребительной авиации был принят, а не отвергнут Герингом? Что, если бы целью Гитлера стал Лондон, а не Париж?
[833]
Большая часть многочисленных исторических и литературных анализов германского вторжения на Британские острова предполагает, что оно должно было состояться в августе-сентябре 1940 г. или даже позже. Но в конце мая 1940 г. немцы встретились бы не с недавно вернувшимся Британским экспедиционным корпусом, а с минимальными силами, оставленными на островах
[834]. Вооружение ополченцев – 483 924 винтовки “спрингфилд” образца Первой мировой войны – прибыло из Америки лишь в августе 1940 г., а многие из 18 000 дотов, сооруженных по всей южной Англии, обзавелись бетонным фундаментом только в середине июня
[835]. К югу от Лондона в то время было всего сорок восемь полевых орудий и пятьдесят четыре двухфунтовых противотанковых пушки. После войны генерал Гюнтер Блюментритт из ОКВ сокрушался: “Если бы планы были готовы, после дюнкерской операции мы могли бы переправиться в Англию с мощными силами”. Но вместо этого, как выразился Гальдер, Гитлер “до той поры избегал мысли” о вторжении
[836].
