Все эти комментаторы не сумели разглядеть существенное различие ситуации на Нормандских островах и на основной территории Британии. Во-первых, Военное министерство приказало островам не оказывать сопротивления захватчикам, поскольку их стратегическое значение было минимальным, в то время как в Британии Черчилль призывал людей “сражаться на пляжах” 4 июня. Сент-Хелиер, как Черчилль сказал о Лондоне, едва ли мог поглотить всю германскую армию. Во-вторых, с островов эвакуировали треть населения, включая всех физически крепких мужчин призывного возраста (и 10 000 из них безупречно служили на войне). Оставшиеся 60 000 жителей охранялись контингентом из 37 000 немцев – а это соотношение при переносе на основную территорию Британии потребовало бы от нацистов перебросить на остров тридцать миллионов солдат! В-третьих, жителей Нормандских островов нельзя приравнивать ко всем британцам, хотя внешне их города и похожи на городишки Суррея. Жители Гернси по-прежнему называют жителей Джерси “жабами”, а в 1939 г. на островах еще широко был распространен нормандско-французский язык, который был их оригинальным диалектом
[846]. На долю островов приходится всего 0,1 процента населения основной территории, в связи с чем они представляют собой слишком статистически незначительную выборку, чтобы использовать ее в качестве политического барометра для остального Соединенного Королевства. География и социальный состав островов также сделали невозможным результативное сопротивление. Плоский ландшафт, высокая плотность населения, наличие в годы войны большего количества немцев на квадратную милю, чем в самой Германии, отсутствие политических партий, профсоюзов и очевидных центров сопротивления не позволяют считать острова показателем того, как отреагировали бы на вторжение нацистов лондонский Ист-Энд, шахтерские долины Южного Уэльса, северо-восточные фабрики или трущобы Глазго. Даже Бантинг признает, что “на островах не было традиции противостояния власти. Они были непреклонно иерархическими, конформистскими обществами”
[847].
На самом деле свидетельства показывают, что в случае германской высадки в Британии, хотя немцы и могли бы выиграть организованные военные действия за счет превосходства вооружения и более совершенной тактики ведения боя, они столкнулись бы с неумолимой, беспощадной враждебностью вооруженного народа – пускай вооружен он и был кое-как. Чтобы завоевать страну, пехоте необходимо было оккупировать города. Армия, которая держится за свои танки и лагеря, не обязательно победоносна. На основании того, что мы знаем о событиях в Британии в мае 1940 г., совершенно очевидно, что любое германское вторжение, каким бы оно ни было жестоким, столкнулось бы с невероятно сложной задачей.
Четырнадцатого мая военный министр Энтони Иден по радио призвал “большое количество мужчин… в возрасте от семнадцати до шестидесяти пяти лет вступить” в местные отряды самообороны. Не успел он закончить свое обращение, как в полицейских участках по всей стране заголосили телефоны. На следующее утро выстроились длинные, но аккуратные очереди, и за двадцать четыре часа в добровольцы записалась четверть миллиона британцев. К концу мая Военное министерство, которое ожидало лишь 150 000 новобранцев, получило 400 000 рекрутов, причем поток желающих вступить в ополчение не иссякал. К концу июня добровольно сражаться с ожидаемым захватчиком вызвались не менее 1 456 000 мужчин
[848]. Более трети из них были ветеранами Первой мировой войны.
Само собой, они были плохо вооружены. Часто отряды самообороны не ждали инструкций вышестоящего командования и сразу начинали патрулирование, вооружившись сельскохозяйственными инструментами, дробовиками и самодельным оружием. Винтовку получал лишь каждый шестой. Именно в этот период 1940 г. Ноэл Кауард написал жалостливую песнь ополченцев:
Пожалуй, брен бы нам не помешал,
Да и гранат бы дали заодно.
Патронов у нас сотни,
Но все они промокли,
А у майора Хуза
Есть старая аркебуза,
Которая стреляла при Ватерлоо.
С насосом старым, вилами и тяпкой
Аэродрома нам не защитить,
Поэтому скорее давайте всем по брену,
Иначе добровольцев придется распустить
[849].
Однако, как показали гражданская война в Испании и Варшавское восстание, нестандартно вооруженное население может оказаться в высшей степени эффективной силой партизанско-повстанческого движения. В июне Министерство информации расклеило на острове Уайт плакаты, которые очевидным образом показали, что правительство будет приветствовать любые формы сопротивления: “Жители этих островов сплоченно выступят против захватчиков, и каждый будет считать своим долгом сдержать врага и привести его в смятение, помогая нашим войскам всеми способами, которые подскажут смекалка и здравый смысл”. В распространяемой в то же время листовке “Будь стоек” охлаждался пыл чересчур ретивых: “Гражданскому населению не следует совершать самостоятельные нападения на воинские формирования”
[850].
Особенно эффективным сопротивление оказалось бы в районах плотной застройки. Современный историк-“постревизионист”, изучающий проблемы военного Лондона, описал, как “население, в целом, вынесло «Блиц» с честью, отвагой, решимостью и поразительным чувством юмора”
[851]. Том Харрисон из проекта Mass Observation, который фактически сделал себе карьеру на развенчании военных мифов, все равно полагал, что при “Блице” “многие британцы проявили себя великолепно. Возможно, даже превосходно. Они не подвели ни солдат, ни лидеров страны”
[852]. Нет оснований полагать, что они бы отреагировали на вторжение и оккупацию иначе, чем на ночные бомбардировки: пожалуй, их реакция была бы даже более пылкой. Воздушные налеты на Лондон начались только в сентябре 1940 г., так что боевой дух населения был бы гораздо выше, чем в Германии в мае 1945 г., когда германское сопротивление наконец оказалось сломлено после четырех лет бомбардировок и одного года опустошительных налетов “тысячи бомбардировщиков”.
Несмотря на все разговоры о гибели на Даунинг-стрит или в бункере “Цитадель” в Уайтхолле на углу Молла у здания Конной гвардии, сам Черчилль, вероятно, принял бы смерть в более прозаическом Нисдене. Бункер “Пэддок” на севере Лондона, замаскированный под одну из построек Глэдстоун-парка, представлял собой подземный город, где размещался Кабинет военного времени и 200 служащих. Именно из оборудованной там радиовещательной студии Черчилль призывал столицу к сопротивлению. Когда бункер открыли для журналистов в 1995 г., одна из газет написала: “«Пэддок» стал бы последним рубежом Черчилля. Британская империя могла бы пасть именно здесь, когда германские танки пошли бы по Доллис-Хилл-лейн, сминая защитников городской лужайки”
[853]. После войны Черчилль заметил: “Обеим сторонам предстояло ужасное кровопролитие… Я намеревался использовать фразу: «Всегда можно забрать с собой еще одного»”.
