Артиллерия «топхане» в последней четверти XIX в. также представляла самое слабое звено иранских вооруженных сил и сохраняла старую, громоздкую организационную структуру. Личный состав артиллерии по официальным сведениям состоял из 15 батальонов и 34 полков, из которых большая часть только на бумаге
[248]. Она была вооружена устаревшими, пришедшими в негодность орудиями разного образца и калибра, что значительно ограничивало возможность их использования. Отливались пушки на литейных заводах в Исфагане, Ширазе, Тавризе и Мешхеде. Арсеналом или артиллерийским парком управлял топчибаши, артиллеристы именовались топчи («топ», т. е. мяч, ядро). Говоря об артиллерии и ее месте в иранской регулярной армии, необходимо помнить, что она выполняла лишь вспомогательные функции и не могла решать самостоятельные боевые задачи. Чаще всего она использовалась при осаде или защите крепостей. Как правило, пушки составляли необходимый атрибут каждого крупного города и крепости. В иранском войске был распространен род малокалиберных пушек — фальконетов (замбурак), которые устанавливали на спинах верблюдов. Для производства выстрела из этой экзотической и антикварной для конца XIX в. пушки, по команде пушкарей верблюды ложились на землю, после чего пушкари производили выстрелы из своих фальконетов. С артиллерией был связан и курхане, т. е. арсенал, в котором изготовляли порох, ядра, снаряды и т. д.
Вот как описывает артиллерию и тегеранский арсенал в конце XIX в. путешественник, бывший тогда слушателем курсов восточных языков Н. П. Мамонтов (цитирую на языке оригинала. — О. К.): «Артиллерия имела всего около 200 орудий, как правило, бронзовых, заряжаемых с дула; лафеты, передки, колеса, все находилось в плачевном состоянии. Начиная со старинных гладкоствольных медных орудий, упавших на землю со своих прогнивших и разломавшихся лафетов, продолжая рядом бронзовых орудий, подаренных Персии Екатериной II, стоящих на той же площади на каменном постаменте, и заканчивая бронзовыми орудиями Ухациуса, австрийской модели, заключенными в складах и арсеналах. Вся персидская артиллерия была непригодна к боевой стрельбе. С другой стороны, в арсеналах хранилось до 48 скорострельных полевых и горных орудий Шнейдер-Крезо, системы Канне, с полным боевым комплектом, со сбруей, всеми запасными частями, эшелонами зарядных ящиков (совершенное вооружение того периода). Однако среди личного состава артиллерийских команд не было ни одного человека, кто мог бы помочь разобрать всю эту технику, сваленную в хаотическом беспорядке, без номеров на ящиках прямо во дворе Тегеранского арсенала, который располагался в центре города. Арсенал занимал достаточно большую площадь, огороженную валом и глубоким рвом. Повсюду в беспорядке кучами были свалены друг на друга деревянные ящики с оружием. В сухом амбаре на каменном полу складировали ящики с порохом со снарядами для старой и новой артиллерии. В другом амбаре находился целый артиллерийский музей — тянулись столы с картечью, лежали грудами чугунные шаровые бомбы, свалены ружья всех систем мира и ящики патронов. В этом хаосе не смог бы разобраться даже подготовленный человек, и тем более не в состоянии были этого сделать офицеры и солдаты регулярной иранской армии. Отчетность велась очень аккуратно, но довольно бестолково, при выдаче патронов в полки, что было крайне редко, пересчитывались патроны поштучно, даже если они были запечатаны в упаковке. При этом часть патронов утаивалась и затем продавалась на базаре. В отношении хранения и безопасности арсенал не отвечал соответствующим требованиям безопасности: слабый караул, единственная деревянная дверь с навесным замком, сторожа гуляли с курительными трубками рядом с пороховыми ящиками»
[249]. Только везение и случайность позволяли избегать крупных происшествий на арсенале. Причиной сложившегося положения вещей являлось всеобщее невежество офицерского и рядового состава.
Косоговский упоминает о том, что на вооружении персидской армии имелся броненосец «Персеполис». Первоначально командиром был немецкий офицер, но в 1893–1894 гг. он уехал, сдав командование сертипу Ахмед-ага. С командиром немцем уехали и его подчиненные, остался только инструктор-машинист. Экипаж «Персеполиса» состоял из команды 80-ти матросов, 40 артиллеристов, на вооружении имелось 8 пушек. В военных целях броненосец не применялся, но персидское правительство нашло ему довольно оригинальное употребление, используя для взимания податей с островов в Персидском заливе
[250]. В том случае, если остров был «защищен» песчаной отмелью, «Персеполис» прибегал к шрапнели, и непокорные жители мгновенно покорялись
[251]. Военного флота на Каспийском море Персия, согласно Гюлисанскому договору 1813 г., не имела права содержать
[252].
Комплектование регулярной пехоты — «пийаде» основывалось на территориальной системе. Хотя существовал шахский фирман, по которому в регулярную армию можно было брать 2 % населения
[253], в действительности, наборы производились по провинциям, округам, городам и селениям совершенно произвольно, не сообразуясь с количеством населения. По этой причине тягость воинской повинности распределялась неравномерно, некоторые округа выставляли большее, другие — меньшее количество рекрутов, чем следовало бы при правильной разверстке, принимая во внимание количество вносимых податей
[254]. Вся исполнительная часть по призыву новобранцев лежала на губернаторах округов. При объявлении призыва повсюду раздавались жалобы, так как судьба сарбаза — персидского солдата, как правило, была непривлекательна. Обычно община решала, кому идти на службу. При этом члены общины вскладчину платили вознаграждение рекруту или его семье. Эта плата — ханевари составляла от 3 до 20 туманов в год, средней величиной являлось обыкновенно 8-10 туманов
[255]. Однако сарбаз не мог быть полностью уверен, что получит причитавшуюся ему сумму, так как община в большинстве случаев переставала платить. Хотя по закону срок воинской службы считался двенадцатилетним, фактически сарбаз нес службу пожизненно в случае, если ему не удавалось накопить денег на покупку увольнения у своего командира или найти себе замену
[256]. В результате, в армейских рядах одновременно находились подростки и старики. Не подлежали призыву на службу представители маргинальных для Ирана конфессий — христиане и евреи, а также возделыватели казенных земель
[257].
