Крик Ируока разнесся над кладбищем, двойной голос стал выше на десяток октав. Он рухнул на колени, стал терзать плоть груди, отбрасывая рассеивающиеся дымящиеся куски мышц и костей, пытаясь выкопать священный символ из тела. Виддершинс спокойно смотрела на его усилия, отмахнулась, когда остальные подошли с оружием.
Наконец, серебро в пятнах вылетело, и Ируок выдохнул с облегчением, не замечая зияющую дыру в груди.
Дыру, куда Виддершинс сунула руку, ладонь покалывало от последних капель силы Ольгуна. Она сжала сморщенное, не бьющееся сердце Ируока.
Он посмотрел на руку, торчащую в его груди, а потом на лицо девушки, убившей его.
— Ну… проклятье.
Виддершинс дернула. Голоса детей завыли вдали и пропали. Тело Ируока упало к ее ногам, взорвалось пылью, разлетевшейся по ветру. В кулаке она сжимала комок белой слизи с личинками.
Оно пахло мятой.
— Все кончено, Шинс, — выдохнул Ренард за ней. — Ты это сделала.
— Да, — ее голос был хриплым, мрачным, слова ранили горло. — Все кончено, да?
Она пошатнулась, упала на колени рядом с телом Джулиена и просила — молила — слезы пролиться.
Но сил не было даже на скорбь.
Эпилог
Моя дорогая Робин,
Я пишу тебе это, потому что, если честно, у меня не хватит сил — и смелости — смотреть тебе в лицо, говоря это. Я знаю, как ты себя чувствуешь. Прости.
Я покидаю Давиллон. Я не хочу, чтобы ты думала, что я бросаю тебя (или Ренарда, или кого-то еще). Но другого выбора нет. Все, кого я люблю, тут, но этот город ядовит для меня. Сначала Женевьева и Александр, теперь Джулиен… Мне нужно уйти от призраков, Робин. Мне нужно время и спокойствие, тут я их не найду.
Ты не останешься одна, и «Дерзкая ведьма» не будет страдать. Я вернула рубин, который Ренард забрал из рапиры Эврарда…
Ренард охнул, потянулся к мешочку на поясе, но не дал пальцам даже развязать его. Если она сказала, что забрала его, то сделала это, даже если это казалось невозможным. Он невольно улыбнулся, хоть губы дрожали. Он вернулся к записке.
из рапиры Эврарда, и спрятала его под половицами под кроватью в моей комнате. Там мешок монет и других ценных вещей с других работ. Попроси Ренарда продать их для тебя. Он поворчит, но продаст их неплохо. Этого должно тебе хватить, и таверна проработает еще год или больше.
Надеюсь, что в «Ведьме» у тебя получится устроить бизнес, чтобы продержаться дальше. Епископ Сикар клянется, что не вернется в Давиллон, пока не убедится, что кардиналы запретили церкви притеснять город, а Игрейн говорит, что у него есть шансы. Если он сможет, то все наладится (насколько это возможно). Если нет — если ты проснешься и увидишь нового епископа — значит, все прошло плохо. Но мы постараемся выжить, да?
Не переживай из-за Эврарда. После того дня на кладбище он отказался от дуэли со мной. Он сказал, что это на время, что будет не честно пользоваться преимуществом, но он не звучал уверенно. Похоже, он сомневается в мести. Может, у него все-таки есть душа? Думаю, сражение бок о бок с кошмарным монстром могут изменить человека. Даже если он решит отомстить, он не тронет тебя, пока меня нет. (А если тронет, можешь попросить Ренарда сразиться с ним за разумную плату). Следи за ним, если увидишь, но не переживай.
Скажи всем, что я буду скучать. Не забудь, что нам еще нужно разобраться с протекающей бочкой слева сзади под зелеными бутылками. Доверяй себе, ты всегда управляла таверной лучше меня.
И не возненавидь меня, прошу. Знаю, ты можешь не верить в это сейчас, но я не вынесу, если лишусь всей оставшейся семьи. Мне просто нужно время разобраться во всем.
Однажды я вернусь. Обещаю.
С любовью Ренарду, со всей любовью тебе, Робин. Будь сильной ради меня, может, тогда и я вспомню, как быть сильной.
Шинс.
Буквы расплывались, Ренард моргнул пару раз, повернулся на стуле, кривясь, когда движение потревожило медленно заживающие раны на левом плече. Он осторожно отдал письмо девушке с красными глазами и румяными щеками. Она выглядела так, словно весь мир был против нее.
— Мне жаль, — сказал он. Это было неправильно, но лучше всего, что он мог сказать.
— Как она могла. Ренард? — голос Робин дрожал, охрип от горя. — Как она могла поступить так со м… с нами?
Вор склонился над столом и обхватил ее ладонь.
— Я знаю, как ты смотришь на Виддершинс, — сказал он. — Какого ты высокого мнения о ней. Она — одна из самых сильных и способных. Но, Робин, она тоже девушка. И она страдала за прошедший год больше всех. Это? Она бросила не тебя или меня, или кого-то еще. Она убежала, спрятала голову под одеяла, молясь, чтобы монстры отступили хоть на пару минут. В этом нет логики. Но это так, — он улыбнулся. — И она, наверное, думает, что защищает нас.
— Если она уйдет, — жалобно сказала Робин, — мы не сможем помочь ей.
— Знаю. Боги, я знаю.
— Думаешь, это правда? — спросила она, снова покатились слезы. — Думаешь, она вернется?
Ренард встал и обошел стол, чтобы крепко обнять рыдающую девушку, ведь он не знал, как ей ответить.
* * *
Тень мелькнула на окраине Давиллона, скользила между факелов и фонарей, незаметная в ночи. Она была тихой. Порой ухала сова, иногда шипел на улице кот, шуршал ветер, и это тревожило тишину, но не бегущая фигура.
Она почти не замедлялась, добравшись до стены на краю, забралась по поверхности так легко, будто там была лестница только для фигуры. Быстрый прыжок, взгляд, проверяющий, что рядом нет часовых, а потом вниз с другой стороны, где ждала трава, покрытая росой.
Если бы Виддершинс знала, что была меньше, чем в сотне ярдов от места, где Ируок перелез через стену, когда пришел в Давиллон… это вряд ли что-то изменило бы.
Она была раздражена из-за своего пылающего гнева, который подбивал ее взять рапиру и пригрозить Игрейн и Сикару. Ее ярость разжигала вина за убийства Ируока, неудобство Ольгуна из-за присутствия существа, и она была уверена, что ей нужно побыть вдали от друзей, пока она не убедится, что взяла себя в руки.
Но это было отговоркой, и она знала это. Она бежала от боли и ненавидела себя за это. Но все равно убегала.
Она надолго замерла, присев, тяжелый мешок свисал с плеча, она смотрела туда, откуда пришла. Давиллон был ее миром. Только это она знала. Там жили все, кого она любила.
Но там она получила все раны ее плоти, сердца и души. Первое могло зажить, но последнее тут точно не восстановится.
А потом она заставила себя встать, посмотреть на дорогу впереди, вьющуюся среди темных и слабо покачивающихся деревьев к незнакомому горизонту. Она никогда не была там, не подбиралась и близко. Она не знала, что лежит за ним.
