Девушка перешла на шаг, путаясь в подоле длинного, давно выцветшего, когда-то травяного, а теперь болотного цвета платья. Голова не покрыта, и поднявшийся вдруг ветер, насыщенный свежестью грозы, растрепал длинную косу.
И откуда в такой маленькой, хрупкой столько смелости, чтобы решиться на побег? Видимо настолько отчаялась, раз решилась на такое. Внутри похолодело от того, что бы с ней сделали эти дикари, если бы поймали её. Пленница остановилась, когда Арьян приблизился, повертела головой, следя за объезжающим её со спины всадником. Скудный наряд её оживлял острый и дикий взгляд, глаза цвета той самой бури, что творилась на горизонте, полные какой-то обречённой отважности, несгибаемости и твёрдости. Об этом говорили и плотно сжатые губы, и упрямо вздёрнутый подбородок, и стиснутые до белых костяшек кулаки, и грудь, вздымающаяся от глубокого, судорожного дыхания. Арьян рванул лошадь, и в тот же миг девушка приготовилась для прыжка. Княжич чуть склонился, подхватил её легко за пояс на лету — в ней-то и веса никакого не было. Усадил перед собой, пустил лошадь вперёд.
Отряд вскоре нагнал Арьяна, стараясь не отставать. В руках его девушка оказалась совсем маленькой, тонкие запястья, пальцы ровные, вцепившиеся в гриву. Прикосновение грудью и бёрдами к её спине и тому, что ниже, вызывало всплески горячих и тугих волн. Он старался не думать обо всём этом, но отбросить такие мысли было невозможно.
Всю дорогу девушка не заговаривала, и Арьян не спрашивал, хотя хотелось знать её имя. И не понимал сам себя, зачем ему это? Почему вообще обратил на неё внимание? Наверное, он ещё никогда не видел таких глаз. В его роду все женщины имели цвет глаз зеленовато-серый или тёплый, как мёд и янтарь, или сухо-коричневый, как ореховая скорлупа. И косы русые или рыжеватые, иногда с бронзовым отливом, но не такие — с холодным серебряным переливом, как сталь его клинка. Она была другой, не похожей на всех остальных, и это он понял с самого первого взгляда, как увидел её ранним утром, мирно спящую на мехах. А ещё этот взгляд — не затравленный, не испуганный и искажённый мукой, как у пойманного зверька, и даже доли растерянности в нём не было. Каждый её взгляд, как осколок, врезался в душу, оставляя глубокие отметины.
Постепенно луг сменился каменистым нагорьем. После подъёма по нему, глазам всадников открылась Вель. Она ослепительно сверкала в сгустившемся мареве под грозовым небом серебристой лентой, как волосы впереди сидящей пока ещё незнакомки. Пока. Как только предстанет возможность, Арьян обязательно разузнает, кто она и откуда.
Вдалеке поднимались клочья дыма от костров, предвещая скорый отдых. И успели как раз к обеденной трапезе. Арьян по мере приближения заметил среди кметей во главе десятника Векулы и рыжеватую голову Митко, что выбежал встречать отряд наравне со всеми. Вылетел вперёд, привычно беря под уздцы лошадь княжича.
Арьян, упруго спрыгнув наземь, помог спуститься девушке. Та вдруг пошатнулась, и Арьян поддержал её за плечи, такие холодные и дрожащие.
— Спасибо, — сказала незнакомка, глянув на княжича, окатывая ледяным родником.
Нет, таких пронзительных дико-голубых глаз он ещё не встречал. Радужка широкая, шире, чем когда-либо он видел, и от этого глаза казались большими, глубокими, тянули на дно, и он тонул в них каждый раз, в пронзительных и невыносимо холодных на белом красивом лице. Она и в самом деле была очень красива, несмотря на усталость, от которой кожа стала белее, вблизи так совсем прозрачная, проступали тонкие вены на висках. Лицо словно было высечено из молодой древесины, и тёмные брови, будто нарисованные, и пухлые губы, маленькие, по-детски мягкие. Но столько борьбы было в глазах её, такой маленькой по сравнению с ним. Невольно вспомнил слова Вихсара — не о ней ли говорил вождь? Что ж, если это так, то выходит, эта невольница имеет большую ценность для него. Вихсар захочет вернуть своё. Но теперь она принадлежит не ему. Арьян взял свой подарок, который предложил ему валганский вождь. От одной мысли, что тот ещё утром брал её, по-хозяйски касался, опрокинуло в лёд.
Не дождавшись, пока княжич заговорит, девушка высвободилась — Арьян до сих пор её сжимал — обхватывая себя руками, закрыла грудь. Тряпка, а не платье, что было на ней, совсем не грела, не защищала от пронзительного ветра. Губы её мгновенно побелели, став бледно-розовыми, задрожали, кажется, её начал и вовсе бить озноб от страха ли, от пережитого или от всего вместе взятого. Как ни выказывала она решительности, а всё же силы истощились.
— Митко! — окликнул Арьян отрока, который вернулся за седлом. — Отведи её в шатёр, поесть принеси, воды согрей и одежду тёплую найди.
— Я не голодна, — возразила она.
Нежный голос заглушил бурю в его сердце. Голос её был такой же глубокий и чистый, как и глаза.
— Отдыхай, можешь поспасть немного вон в том шатре, — указал Арьян на небольшой полог, на двоих только и хватит, — никто вас обеих не потревожит, кроме прислужника, что принесёт еды и воды, времени на постой у нас мало. После, как отдохнёшь, расскажешь, откуда ты и из каких земель.
Выслушав его, она кивнула, и взгляд вроде как смягчился, потеплел, покорился. А может, и показалось. Она обошла княжича, шагнула за Митко и Лавьей, но приостановилась, нахмурившись, будто сомнение взяло. Но решила что-то для себя и, больше не медля, пошла за отроком, не оборачиваясь, следуя совету княжича.
— Откуда она? — раздался тут же рядом голос Данимира.
Арьян, неотрывно смотря на удаляющуюся женскую фигурку, задумчиво ответил:
— Скоро узнаем.
Глава 3
Обмывшись нагретой водой, принесённой отроком, и одевшись в чистые, хоть и мужские, одежды, Мирина, поев немного белого заячьего мяса, легла на мягкие шкуры. Муки бренного тела отступили от одного только ощущая свободы. Теперь вольна, как ветер. Не поставят ей клейма, как Малке. Вспомнив о наперснице, Мирина помрачнела. Малка бы могла пойти с ней, но она ни свет ни заря работала уже у водоёма, в то время как Мирина едва только покинула Вихсара. И ей повезло ускользнуть от надсмотрщиц, которые, разинув рты, провожали молодых воинов. Мирина вспомнила, как бежала безостановочно, как грудь ломило от боли, а сердце стучало у самого горло, суля выпрыгнуть наружу или разорваться от бешеной погони. Страх гнал её. Страх, что не догонит княжеский отряд, страх, что поймают в третий раз, и тогда пощады ей бы не было, вождь исполнил бы то, чем грозил ей — пустил бы по кругу. Слава Богам, отряд не слишком быстро покидал лагерь валганов.
Мирина выдохнула свободно. Даже не верилось, что вырвалась из плена. Но сердце стучало бешеным галопом от этого пьянящего, головокружительного чувства освобождения. Будто камень с груди свалился. Будто невидимая петля, что все три месяца сдавливала шею, медленно, но верно убивая, расплелась, позволяя вдохнуть полной грудью. И Мирина дышала, дышала жадно, глубоко, ненасытно, вбирая в себя аромат цветущих трав, свежесть грозового неба — запах свободы, полёта. Но тут же вместе с вожделенной радостью пришла и тревога. Её, наверное, ведь ищут или уже перестали искать. Что теперь делать дальше? Вернуться домой? Да. Немедленно. Вспомнив о том, что обещана она Вортиславу, Мирина скривилась, будто горькую полынь съела. Слишком высока плата была за её неосторожный поступок — побег из Ровицы. Теперь наученная, да так, что хватит на десять жизней вперёд, не забыть ей истязательств да обжигающих рук Вихсара, что сминали, подчиняли, заставляли делать то, что он хочет, то, от чего воротило с души, и каждая встреча была пыткой. И не было разницы между истязательствами вождя и тем, что по возращении домой придётся делить постель с нежеланным Вортиславом — одинаково скверно. О том, что побывала она у хана, не должен узнать никто. По приходу в стены Ровицы, она скажет матери, что жила у волхвы или в какой-нибудь веси, но ни слово о Вихсаре. И пусть княжичи знают о том, откуда её вытащили, но ничего не знают кто она на самом деле, стало быть и имени своего и род тоже не стоит говорить. Сначала она прибудет домой, сделает всё, что скажет мать за кого выходить и где ей жить, времени хватит, чтобы всё улеглось, потекло своим руслом, а там пусть идут слухи, если конечно пойдут, тогда проще их опровергнуть, сказав, что это клевета.
