— Дозорные вернулись, — доложил батыр.
Закрыв крышку, хан протяжно выдохнул, возвращаясь в изначальное положение, да куда там, боль сразу стрельнула в грудь, опаляя все внутренности. Нахмурившись, хан глянул на приросшего к месту Угдэя, что наблюдал за ним с беспокойством.
— Ушёл княжич, — сказал бытар сперва коротко, а потом принялся разъяснять.
Вихсар опустил взор. Наверное, эта весть его бы взбушевала и привела в ярость, но сейчас ничего не было внутри. Несомненно, малец заслужил смерть, он лишил его лучших воинов, и хан должен отомстить за них, за их смерти, придушить княжича собственными руками, вместе с ним растоптать копытами жеребца и самого предателя Вортислава, а княгиню Световиду отдать ублажать своих воинов — он должен был сделать это всё ещё тогда, на пиру. Его честность обернулась бедой, и взгляд Угдэя сейчас говорил именно об этом. Глаза его блестели льдинами, безжизненно даже, он тоже жаждал возмездия. И чем дольше Вихсар глотал горечь произошедшего, тем сильнее раскалялся в нём гнев, даже сердце стало перехватывать болью, оставляя глубокие пережабины.
— Всю ночь выслеживали, след было взяли, а потом пропали те, как и не было вовсе. Воличи знают, как прятаться в своём лесу, он их укрыл. Оставаться здесь опасно. Нужно уходить. Пятнадцать бойцов осталось у нас, — заключил батыр.
Вихсар, выслушав, бросил на него тяжёлый взгляд.
— Они не вернутся, — ответил мрачно хан. — Здесь останемся ещё на две ночи, подготавливай остальных к отбытию.
Угдэй кивнул, повернулся к двери, собираясь уходить — дел ещё было много.
— Позови мне Тимина, — велел напоследок хан, отпуская его.
Воин вышел, оставляя Вихсара в тишине. Всё же нехорошо, что мальчишка околачивается возле княжны. Может, и правда той пленнице, взятой из деревни Игши, позволить остаться с ней?
Отрок явился быстро, оповестил о том, что Мирина осталась в своём шатре и оттуда не выходила. Ей нужно время, чтобы оправиться, Вихсар это понимал отчётливо и решил пока оставить её в покое. Сам весь день промаялся с ранами, поворачиваясь с боку на бок. После обеда, когда батыр справился с задачами, он пришёл в шатёр, видно, опасался, что жар всё же может обрушиться на вождя к ночи. Но огненный вихрь не трогал его, что удивляло даже такого заскорузлого мужа, как Угдэй. Может, всё же защитили заговоры княжны, а может, не они вовсе, а что-то другое, то, что так много давало ему сил — её присутствие рядом.
К вечеру усталость всё же начала донимать, и иногда Вихсар проваливался в сон, но стоило едва прикрыть веки, стали приходить в шатёр один за другим дозорные с донесением лично к хану, потом Тимин — с рассказами о том, чем была занята княжна. И оказалось, ходила она в чащу, а вот для чего, отрок не знал. И пусть была надёжная защита под приглядом Агреша, но всё же это не совсем нравилось Вихсару. Всякая опасность может поджидать там, где её вовсе не ждёшь, как это было вчера. Предчувствия Угдэя, да и его тоже, погребённые под собственной самоуверенностью, оправдались. А потому к ночи всё же удвоил охрану возле шатра княжны.
В эту ночь ни один воин не спал, и Вихсар — тоже. Если бы не проклятые увечья, то… Хан сжал зубы. Нет, он должен быть другим с ней, она требует иного отношения. Не похожая ни на одну женщин, Сугар как хрусталь в его руках, он не должен слишком давить, иначе раздавит её и поранится сам. Он дал себе обещание, и он его исполнит, пусть и полосует нещадно возбуждение, сворачивается комом, отдаваясь резкой болью в паху. Как бы нутро всё ни горело, охваченное диким пламенем желания соединиться с ней, как бы ни хотелось призвать её к себе, заглянуть в омуты глаз, собрать горстями золотые шёлковые пряди, вдохнуть их запах, ласкать её тело, такое манящее вожделенное, гибкое, сказать, что хочет её до безумия и готов остаться только с ней одной, единственной.
Прошлой ночью рядом с ним она была такая трепетная, настоящая, его Сугар была в его объятиях, она не пыталась вырваться, хладнокровная княжна повиновалась ему, несмело, мягко. Нет, сегодня он ничего этого не сделает, он подождёт. Хоть находясь рядом с ней, сдерживаться было почти невозможно, и он как волк, посаженный на цепь, которого постоянно одёргивали его собственные обязательства. Но их он выполнит, пусть с каждым вздохом это становилось всё труднее.
Вихсар, погружённый в неспокойные мысли, всё же уснул, но только под утро, когда сумрак начал редеть, истончаться едва заметно, подёргивая стены шатра сединой, но всё же в предвестии утра.
И казалось, сон его был безмятежный, глубокий. Вихсару снилась земля отцов, его родина — степь. Чистая, девственная, поросшая сочно-зелёной травой с лентами соцветий бурых маков. Маки пестрели, будто брызги крови, будоража душу. Нагретая солнцем земля щедро окутывала теплом, до удушья, лишь обрывистый ветер мягко скользил, оглаживая низкие округлые холмы, завивался на узких стёжках, что тянулись от одного становища к другому. Воздушные вихри поднимали ввысь перья и сухую траву. Вихсар узнал эти места. Там, за грядой курганов, озеро, куда он на закате дня ездил освежиться после жаркого дня.
Щуря глаза на обжигающее солнце, хан поднял голову, отрывая взор от окоёма. В шафраново-золотом вечернем небе замерли распростёршие широкие крылья ястребы, реющие в воздушных потоках невесомо. Вдали из высокой травы поднялась с озера стайка уток, с запозданием донёсся шум лёгкого и быстрого хлопанья крыльев.
Вихсар наблюдал за этим буйством цвета, за игрой солнечных переливов, за сменяющими друг друга запахами соцветий, за скользящим движением воздуха по траве, ощущая, как только что стоячий воздух вдруг оживился. Налетевший ветер пихнул мужчину в спину, скользнул по лодыжкам, прошелестел в волосах. Хан всё же скосил взгляд в сторону, хоть и знал, что в этих местах ничего угрожать ему не может, да только поздно — удар пришёлся куда-то в шею. Мгновенно померк свет, подкосились ноги. Глухое падение в траву, и вся та жизнь, что до этого мига он вбирал в себя с таким упоением и жадностью, угасла.
Очнулся от того, что ему не чем стало дышать. Разлепив веки, Вихсар увидел дым, поднимающийся столбом ввысь. Едкий дым вливался щедрыми горстями в грудь, до страшной муки разъедая нутро, раздирая на части. Вихсар дёрнулся, но не смог и с места двинуться. Хватая жадно ртом воздух, задышал короткими глотками — густеющий смог комом падал в нутро, отяжеляя всё тело, делая его свинцовым. Горло стало раздирать сухое жжение, стягивая гортань верёвкой до тошноты. Чувствуя приближение неминуемой кончины, Вихсар, придавливаемый к ровному алтарю, на котором лежал, пригвождённый чей-то злой волей, вновь попытался встать — не вышло. В следующий миг на него будто вылили целую кадку кипящей смолы. Вихсар закричал от невыносимой боли, продравшей всё тело железными крюками, но его крик забил прогоркший дым и запах палёной кожи. Он весь тлел: осыпалась пеплом одежда, волосы, плавилась кожа. Огонь, взбешённый вкусом плоти, занимался буйно, нещадно, остервенело глодал его тело, впитывая его боль и от того становясь ещё сильнее. Алые языки вгрызались в кожу, и та, раздуваясь пузырями, расползалась и ошмётками падала с его рук, груди, ног, развеиваясь прахом по земле. Ему оставалось только наблюдать, как чёрный смог погребает его под своей непомерной тяжестью. Отчаяние накрыло его с головой. Отчаяние от того, что не знает, за что так мучительно умирает, неведенье разрывало Вихсара всего изнутри, убивая быстрее, чем это делал огонь.
