3. «На территории Северо-Осетинской ССР на период чрезвычайного положения органы исполнительной власти Северо-Осетинской ССР подчиняются Временной администрации.
Верховным Советом Северо-Осетинской ССР осуществляется законодательная власть».
Президент Российской Федерации
Б. Ельцин
Москва, Кремль
4 ноября 1992 года
№ 1330
В предшествующие дни произошла огромная трагедия, перечеркнувшая возможность осетино-ингушского добрососедства на долгие годы. События того времени стали серьезным испытанием для федеральных властей, для всей правоохранительной системы. Сегодня на южной окраине Владикавказа покоятся в могилах сыны многонациональной Осетии, погибшие в те черные дни. Трагедия не обошла стороной и многие ингушские семьи. Они оказались заложниками горлопанов, представлявших радикальные круги, которые полагали, что вооруженный налет и есть лучшее средство для решения межнациональных проблем.
Борьба на политическом и информационном «фронтах» вокруг Пригородного района оставалась острой и тенденциозной и после завершения вооруженных столкновений.
И здесь я должен сказать о Г.В. Старовойтовой, советнике Президента РФ по межнациональным отношениям. Галина Васильевна была высококвалифицированным научным работником. Такой она всегда останется в памяти. Но, к сожалению, у нее не было никакого опыта практической деятельности, тем более сообразной обстановке на Кавказе. Ее теоретические суждения совершенно не стыковались с реальностью, и поэтому она допускала ошибки. Это было причиной ее отставки в ноябре 1992 года.
Или, например, Егор Гайдар – безусловно, человек хорошо образованный, выросший в семье, где были все условия для приобретения многогранных знаний, экономист с мировой известностью. Но он никогда за всю свою предшествующую жизнь (то есть до того, как возглавил правительство реформаторов-либералов) не занимал никакой государственной управленческой должности! И вдруг он берет в руки бразды правления страной. Гайдар прибыл в зону конфликта, встретился с людьми, осуждавшими подстрекательский характер положений закона о реабилитации в части «территориальной реабилитации», который на самом деле в значительной степени и подтолкнул к кровопролитию. И он поверил им. Вероятно, Гайдар был искренен в своем стремлении помочь разрядить обстановку. Но думаю, он так и не увидел подлинных корней происходящих событий, как не понял и того, по какой причине ему надо передвигаться по району конфликта на БТРе.
Что касается Ельцина, то он, хотя и летел на волнах «революционной демократии», все же имел большой практический опыт, а поэтому обладал политической интуицией. Ему удалось переступить через себя и пересмотреть формулировку своего же указа. Борис Николаевич, как потом выяснилось, к территориальным переделам относился с большим сомнением, понимая их опасность. Но, расчищая дорогу к власти, он, к сожалению, пренебрег своей политической осмотрительностью.
Уже позже, в 1999 году, на встречах со мной и Русланом Аушевым Ельцин в присутствии прессы и телевидения предложил «подумать над тем, чтобы наложить вето на любые территориальные переделы в России».
Думаю, к этому его подвигли и уже произошедшие потрясения, и обозначившиеся кризисные нарывы в других регионах Кавказа. Только на Юге России при запуске процесса так называемой «территориальной реабилитации» обозначилось несколько межнациональных конфликтов. Сказался и поворот в общественном мнении: политическая элита и общество стали более трезво и критически оценивать манеру проводить реформы и менять границы походя – фактически резать по живому, по судьбам и жизням людей. Забили тревогу крупные юристы, правозащитники, в том числе и «демократической» волны. Один из наиболее известных юристов того времени, председатель Российского комитета адвокатов в защиту прав человека Юрий Шмидт в 1998 году заявил: «В принятом еще Верховным Советом законе о реабилитации репрессированных народов вместе с общей реабилитацией, с покаянием, с извинениями в ст. 6 содержалось положение о территориальной реабилитации этих народов. У меня, конечно, нет, да и не может быть никаких возражений против реабилитации репрессированных народов. В конечном итоге, действие этого закона в части территориальной реабилитации пришлось приостановить: ведь на землях, с которых преступно были выселены целые народы, сегодня живут не оккупанты, не захватчики, не латифундисты, которых можно просто потеснить, урезав занимаемую ими площадь до жилищно-санитарной нормы; теперь тут живут люди в третьем поколении, у них нет другого дома и другой территории. Сколько конфликтов, подчас кровавых, возникло на почве этой самой “территориальной реабилитации”. Мы, как всегда, машем кулаками после драки».
Огромное влияние на общую ситуацию на Кавказе оказывало происходящее в Чеченской республике. По характеру возможных последствий оно было главным не только для российского Кавказа, но для всей многонациональной страны.
К 1998 году руководители северокавказских субъектов России, может быть, за исключением Ингушетии, не имели никаких даже формальных контактов с властями Чеченской республики. Такая изоляция формировала нежелательное представление о якобы существующей непреодолимой стене между чеченским народом и его соседями. Так никогда не было и не должно быть впредь.
В своем качестве руководителя республики я обратился к Б.Н. Ельцину с предложением о необходимой поездке северокавказских руководителей в Грозный для общей встречи с участием главы Чечни А. Масхадова. Я обратился с этим предложением к президенту еще и потому, что считал: общегосударственных усилий по сохранению территориальной целостности России недостаточно. Свою роль должны сыграть согласованные инициативы северокавказских республик, краев и областей. Получив согласие Москвы, начал практическую подготовку поездки вместе с главами Ингушетии Р.С. Аушевым, Кабардино-Балкарии В.М. Коковым, которые внесли весомый вклад в реализацию задуманной инициативы.
И вот 3 апреля 1998 года М. Магомедов (Дагестан), В. Коков (Кабардино-Балкария), Р. Аушев (Ингушетия), В. Хубиев (Карачаево-Черкесия), А. Джаримов (Адыгея), В. Чуб (Ростовская область), А. Черногоров (Ставропольский край), А. Гужвин (Астраханская область), К. Илюмжинов (Калмыкия) и я в сопровождении усиленной охраны направились в Грозный. Не было только краснодарского губернатора Н. Кондратенко.
Встреча с чеченским руководством во главе с Масхадовым проходила в Ханкале. Чеченцы понимали, что для нас абсолютно ни в какой форме неприемлемо обсуждение вопроса о выходе Чечни из состава России. Поэтому обсуждали самое наболевшее: как избежать гибели людей – и жителей Чечни, и российских военнослужащих. Меньше человеческих жертв! Масхадов сказал, что примет все предложения, особенно акцентируя внимание на теме северокавказского соседства. Здесь к разговору подключился Удугов, министр информации и печати Чечни, известный идеолог сепаратизма. Проводя параллель между системой ОБСЕ и возможными механизмами безопасности на Северном Кавказе, он ставил абсолютно нереальную задачу – обеспечить безопасность на юге России силами северокавказских субъектов Федерации, то есть без участия Москвы. Его предложения напоминали некоторые идеи Конфедерации народов Кавказа. Речь шла о создании наднациональных политических структур, парламента, общих вооруженных сил на Северном Кавказе. Может показаться странным, но в те годы чеченские сепаратисты не теряли связей с европейскими организациями. С одной стороны, они принимали «помощь» международных террористов – по данным тогдашнего министра иностранных дел России И.С. Иванова, только в 1999–2001 годах в Чечне находилось свыше 400 иностранных наемников. В сводках кавказской военной хроники в то время мелькали экзотические для России имена полевых командиров арабского происхождения: Хаттаб, Абу Джафар, Абу Умар, Абу аль-Валид. А с другой стороны, в Грозном несколько лет работала миссия ОБСЕ под руководством швейцарского дипломата Тима Гульдемана, которая отслеживала ситуацию и, полагаю, была в курсе всего происходящего, не исключая и связей чеченских сепаратистов с боевиками из «Аль-Каиды». Но это, вероятно, не помешало Гульдеману «подбросить» Удугову идею «кавказского ОБСЕ».
