На срочных заседаниях Совета безопасности Северной Осетии министр внутренних дел генерал К. Дзантиев, руководители правоохранительных органов информировали о предпринимаемых мерах в связи с событиями в соседней республике. Руководство Северной Осетии срочно обратилось в МВД, ФСБ и другие силовые структуры страны с требованием безотлагательно предпринять дополнительные срочные меры, чтобы не допустить расползания террористической опасности.
Спустя несколько дней после событий в соседней Ингушетии я встретился в Москве с министром внутренних дел Р. Нургалиевым. Анализ сложившейся сложной обстановки продолжался более двух часов. Требования руководства нашей республики сводились к срочной необходимости осуществить тотальную контртеррористическую операцию на всей территории соседней республики. По моему поручению министр МВД Северной Осетии генерал Дзантиев направил в Москву все имеющиеся разведсведения, которые были кропотливо, но в срочном порядке добыты разными способами. Зафиксированные сведения о лежбищах, замаскированных тропах, подозрительных строениях и т. п. (всего около сорока) были нанесены на географическую карту и переданы в МВД России. На этот напряженный период выпали также выборы президента Чеченской республики, что требовало многократно повысить бдительность перед лицом возможных террористических преступлений.
23 августа 2004 года, то есть за неделю до событий, во Владикавказе состоялось заседание республиканской антитеррористической комиссии, в котором приняли участие полномочный представитель президента РФ в Южном федеральном округе В. Яковлев, главнокомандующий внутренними войсками МВД России Н. Рогожкин, заместитель министра внутренних дел РФ генерал-полковник М. Паньков, заместитель генерального прокурора России С. Фридинский, полномочный представитель президента РФ по урегулированию осетино-ингушского конфликта А. Кулаковский и многие другие представители федеральных органов власти.
О чем договорились на заседании антитеррористической комиссии? Было выражено общее мнение об обострении террористической активности в регионе. Главком внутренних войск Н. Рогожкин сообщил, что на Юге России создается «новая специальная силовая структура», призванная объединить силы и ресурсы для противодействия терроризму. Для всех участников заседания эта информация стала полной новостью. Возникала масса вопросов. Участникам заседания антитеррористической комиссии был представлен руководитель новой структуры. Заявление главкома внутренних войск означало, что с этого момента руководство антитеррористическими операциями передается этой новой структуре! Все разошлись, а ясности о том, как и с какими возможностями будет действовать новая система, не было.
В связи с предстоящими выборами президента Чеченской республики всем силовым структурам сопредельных территорий, включая Северную Осетию, было предписано до конца августа нести службу в усиленном режиме с максимальной концентрацией внимания и сил на вопросах безопасности.
Таким образом, недостатка в совещаниях и принимаемых решениях не было. Существовал, как об этом говорят документы, и огромный поток донесений различных спецслужб, ведомств, занимающихся обеспечением безопасности на Северном Кавказе. Иногда, как бывает на войне, донесения были с взаимоисключающим содержанием, противоречивой информацией. Но случилось так, что садистская, кровавая преступная группа, почти открыто, под носом властей разных уровней готовившая свое преступление на базе у селения Пседах Республики Ингушетия, осталась вне поля зрения правоохранительных и специальных служб! Как впоследствии выяснилось, четырнадцать участников террористического рейда в Ингушетию оказались затем в числе террористов, захвативших школу в Беслане. Были среди них и те, кто ранее задерживался правоохранительными органами или привлекался к уголовной ответственности. Решения судебных инстанций, неадекватные тяжести преступления, а также служебная некомпетентность многих сотрудников правоохранительных органов привели к тому, что эти лица ушли от наказания и тем самым получили возможность подготовить новое преступление.
Преступление в Беслане не имеет срока давности. Руководство республики последовательно выступало за глубокое и всеохватывающее расследование причин и обстоятельств происшедшего. Были разные этапы в расследовании этой трагедии, но без знания точных фактов того, в какой обстановке формировалась преступная группа, в какой моральной среде это происходило, в каких школах и семьях росли преступники, потерявшие человеческий образ, достоверность событий будет неполной.
Мировой опыт расследования преступлений такого характера свидетельствует о том, что исходя из политических и криминальных интересов заказчиками могут быть одни, «сценаристами» – другие, исполнителями – третьи. В случае с Бесланом исполнение попало на «благодатную» почву – в руки отъявленных негодяев, лишенных понимания ценности человеческой жизни и заряженных на убийства. В первые же минуты после захвата школы № 1 они расстреляли двадцать шесть человек – мужчин, способных оказать сопротивление, – и показали тем самым свою низость и трусость, свои истинные намерения. Моральные мучения заложников сопровождались физической пыткой – более тысячи человек, включая малолетних детей, были загнаны в жаркое, душное помещение и были лишены воды в течение долгих двух с половиной суток. Пусть помнят об этих многочасовых пытках, о взрывчатке, развешанной среди детей, о стрельбе по заложникам те, кто вознамерился прямо или косвенно оправдывать террористов – они якобы «пришли с политическими целями, а не убивать».
У всех, кто в эти три сентябрьских дня находился под прицелом террористов, каждое мгновение в памяти. Ни на минуту нельзя было ослаблять борьбу за спасение людей. И все время оставалась надежда на благоприятный исход. Могу подтвердить, что настойчивые попытки перевести развитие событий в плоскость переговоров, включая возможное участие в них Масхадова, были направлены на бескровное освобождение заложников. Катастрофическое развитие событий днем 3 сентября оборвало эти надежды.
Время неумолимо отсчитывает дни, недели, месяцы и вот уже многие годы после страшной трагедии. Но желание доподлинно узнать все факты, предшествовавшие Беслану, и в мельчайших деталях то, что происходило 1–3 сентября, – это дело обязательное. Именно поэтому я посчитал обязательным дать показания на судебном процессе во Владикавказе, выступал по этому вопросу на заседании Совета Безопасности в Москве, а также перед специальной парламентской комиссией, опубликовал десятки статей. Расцениваю это как свой моральный и гражданский долг.
Считаю неправильным то, что более двадцати высокопоставленных чиновников, в том числе те, кто находился в трудные дни в Беслане, вызванные на судебное заседание во Владикавказ, уклонились от явки.
10 сентября 2004 года, то есть спустя одну неделю после бесланской трагедии, на заседании парламента нашей республики руководитель управления ФСБ по Северной Осетии генерал В. Андреев заявил буквально следующее: «…Первого сентября распоряжением правительства России был создан штаб по освобождению заложников. Возглавить штаб было поручено мне (то есть В. Андрееву). Штаб сразу же начал свою работу. …Чтобы знали все, что один из элементов переговорного процесса, – продолжал он, – ни в коем случае не идти на уступки, реализацию тех требований, которые они (террористы) выдвигают. И второе. Все государственные и должностные лица не имеют права участвовать в этих переговорах по существующим правилам, – продолжал В. Андреев, – потому что условия, которые перед нами поставят в этих переговорах, заведомо неисполнимы и дальше весь переговорный процесс будет сорван. Я могу сейчас вам сказать, что у меня было прямое указание от руководства ФСБ России о том, чтобы президента Республики Северная Осетия – Алания ни к переговорам, ни к прямому общению с бандитами не допускать. И это правильно. Должностные лица государственного уровня в переговорах с бандитами не участвуют. Это мировая практика». Так заявлял начальник оперативного штаба В. Андреев.
