В 1976 году академик Андрей Сахаров предложил обменять Луиса Корвалана на известного советского политзаключенного, диссидента Владимира Буковского. Многоходовая политическая сделка между Западом и Востоком состоялась. Обмен произошел на территории Швейцарии. В ту пору появилась частушка: «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана».
Л. Корвалан прибыл в Москву. Церемония встречи проходила в здании Совета экономической взаимопомощи в центре Москвы. Главным с нашей стороны был секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарев. Встречающих было 15–20 человек, в том числе и я. Состоялась эмоциональная беседа, рассказ о том, что было и что будет.
Все встречающие Л. Корвалана, вызволенного из застенков генерала Пиночета, ожидали, что увидят изможденного, измученного человека. Вовсе нет. Подтянутый, со своей знакомой улыбкой, не сломленный, с крепким рукопожатием, он предстал перед нами. Рядом со мной стоял Азиз Шефир, гражданин Ирака, лауреат Международной Ленинской премии мира, побывавший в качестве политзаключенного в иракской тюрьме. Он сказал мне: «Александр, посмотри, как Корвалан хорошо выглядит. Представляю, каким бы он был, если бы оказался в иракской тюрьме у Саддама Хусейна!»
Исторические события живут дольше, чем люди. Все годы после поездки в Чили, особенно в трагические пиночетовские годы, меня не покидал интерес к судьбе народа этой страны. Многое осталось в памяти. Думаю, что историки уже немало исследовали в событиях того времени, но многое еще будет изучаться. Лидер чилийской молодежи Гладис Марин, о которой я писал выше, прожила насыщенную жизнь. Она боролась и ждала, когда Чили избавится от тиранического режима. В 2005 году Гладис Марин ушла из жизни в возрасте 63-х лет. Президент Чили Рикардо Лагос объявил двухдневный общенациональный траур. Проститься с легендарной женщиной пришло не менее полумиллиона человек. Ее провожали простые люди, соль земли, считавшие Гладис Марин самой последовательной сторонницей справедливости.
Между ЦК и МИДом
Считаю, что годы комсомольской работы, опыт международного молодежного движения – лучшая школа для будущего политика. Не менее важно будущему политику свято относиться к настоящей мужской дружбе. В нашем сообществе друзей в 1960-х годах, состоявшем из людей совершенно разных – по профессиям, характерам, национальностям, – были выходцы из Тбилиси, Владикавказа, Еревана, Баку, Ленинграда, Ростова-на-Дону, других городов. Спустя полвека могу подтвердить: все мы выделяли из своей среды Евгения Примакова как талантливого и надежного человека. Он никогда не важничал, хотя позднее достиг больших высот в политике и науке. Никогда, ни при каких обстоятельствах не бросал друга в беде. Политическую карьеру мы начинали с ним одновременно на «восточном направлении». Он был корреспондентом «Правды» на Ближнем Востоке, много публиковался, одновременно занимался серьезными научными изысканиями в сфере международных экономических отношений. А я, после очень интересной работы в КМО, перешел в Советский комитет солидарности стран Азии и Африки. Там наши с Примаковым дороги сошлись еще ближе. Мы прошли вместе многие горячие точки, побывали в непростых ситуациях во время гражданской войны в Ливане, оказались свидетелями радикального экстремизма на Ближнем Востоке.
В руководстве Советского комитета солидарности стран Азии и Африки я работал с 1967 по 1986 год. Спустя много лет могу сказать, что и при самом взыскательном отношении к тем годам работа в комитете была, пожалуй, наиболее интересной частью моей политической биографии. Я не чувствовал никакой моральной усталости; занимались мы проблемами очень крупными, связанными с обретением независимости и суверенитета бывшими колониями. Аппарат в комитете был небольшим: 50–60 человек. Я всегда был против создания громоздких бюрократических структур: с отделами, подотделами, секторами. Ведь главное – не количество людей, а понимание сути стоящих перед организацией задач. При этом кое-кто считал наш комитет едва ли не вторым министерством иностранных дел. Некоторые посетители, приезжая на улицу Кропоткинскую (сейчас она называется Пречистенка), ожидали увидеть высокое современное здание и очень удивлялись, когда их фантазии разбивались о двери небольшого московского особняка, каких много в центре столицы.
Интересно и поучительно то, что мы в своей работе опирались на академические институты международного профиля – институты Африки, востоковедения, Дальнего Востока, Латинской Америки, мировой экономики и международных отношений и др. Сила нашего комитета заключалась в том, что вокруг него аккумулировался незаурядный интеллектуальный актив: разносторонние, энергичные люди с самыми разнообразными связями и интересами – экономисты, историки, юристы, дипломаты. В деятельности комитета принимали активное участие известные поэты, писатели, общественные деятели: Мирзо Турсун-заде, Мирза Ибрагимов, Чингиз Айтматов, Расул Гамзатов, Борис Полевой, Анатолий Сафронов, Андрей Дементьев, Роберт Рождественский, Римма Казакова. Среди ученых-международников особенно запомнились Ростислав Александрович Ульяновский, Георгий Федорович Ким, Анатолий Андреевич Громыко, Василий Григорьевич Солодовников. С особой теплотой вспоминаю Георгия Кима, впоследствии члена-корреспондента АН СССР, руководившего всемирно известным Институтом востоковедения. Георгий Федорович обладал широчайшей эрудицией, понимал тончайшие нюансы политической жизни Востока. Это очень помогало нашему комитету в повседневной работе. Добрый, отзывчивый, сердечный человек, никогда не расстававшийся с чувством юмора, он был душой нашего общения. Нередко мы втроем – Примаков, Ким и я – отправлялись на многочасовые пешие прогулки на Ленинские горы, в район МГУ. Там проходили наши доверительные беседы, острые дискуссии о мировой политике, о судьбах страны.
Здесь надо сделать пояснение. В СССР к тому времени сложилась модель, характерная и для ряда других государств: наряду с Министерством иностранных дел международные контакты реально осуществляли и неправительственные организации. Причем их роль была достаточно весомой. Советский комитет солидарности стран Азии и Африки – если бы его попытались сравнить с другими структурами – по функциональной значимости не уступил бы подотделу ЦК КПСС. Вместе с тем наш комитет как общественная, но сильно политически ангажированная организация курировался напрямую партийным руководством. Это ни для кого не было секретом.
Конечно, сложившаяся в те годы субординация требовала неукоснительного выполнения директив Старой площади, Международного отдела ЦК КПСС. Однако на практике все было сложнее. Вспоминаю не один случай, когда комитету навязывались сверху директивы, которые не получали понимания и поддержки со стороны видных ученых, выступавших в роли наших экспертов. Приведу два примера. Когда Советский Союз на основе узкого решения верхов ввел в 1979 году войска в Афганистан, ряд наших активистов расценили это как действия, затрудняющие консолидацию национально-освободительных сил, особенно в исламском мире. А еще ранее не менее опасным показался нам советско-китайский пограничный конфликт на реке Уссури в 1969 году. Было очевидно, что размолвка с Китаем ничего доброго не сулит. Конечно, прямо об этом говорить было невозможно, и комитет в таких случаях вынужден был ограничиваться лишь выразительным молчанием.
