В последующем разногласия КПСС со сторонниками еврокоммунизма зашли так далеко, что во время официального визита Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева во Францию в июне 1977 года его встреча с руководителем ФКП Жоржем Марше даже не была запланирована. Это была сенсация. Сотрудники протокольной службы объясняли этот казус так: если в ходе официального визита в ту или иную страну встречаться с каждым лидером местной компартии, то не останется времени на государственные дела и переговоры, ради которых и осуществляется такой визит. Но это была всего лишь хорошая мина при плохой игре.
Между тем сторонники еврокоммунизма с каждым годом все более настойчиво и систематично критиковали реальный социализм, называя его устаревшей моделью общественного развития. В качестве аргументов приводили цифры, свидетельствовавшие о нарастающем экономическом отставании Советского Союза от промышленно развитых стран Запада. Советскому партийно-государственному руководству ставилась в вину неспособность в должной мере использовать колоссальный потенциал страны и достижения научно-технической революции для радикальной модернизации производства, серьезного повышения уровня жизни населения.
КПСС, будучи наиболее крупной и влиятельной в мире правящей партией, стремилась сохранять лидерство в международном коммунистическом и рабочем движении. Но при этом главная ставка делалась на интернационализм, на сплочение перед лицом общей угрозы, исходящей в условиях холодной войны от Запада, но никак не на внутренние факторы: демократизацию внутрипартийной жизни и общества, широкое сотрудничество с независимыми профсоюзами, со всеми демократическими силами и общественными институтами. В этих принципиальных разногласиях состояла одна из основных причин глубокого раскола левого движения на континенте. Резко ослабло влияние КПСС и советского руководства на мировое коммунистическое и социалистическое движение. Авторитет КПСС как лидера ставился под сомнение уже не только на Западе, но и в Восточной Европе и в других регионах мира.
Приход к власти Горбачева и провозглашение курса на перестройку несколько смягчило напряженность в отношениях между сторонниками еврокоммунизма и реального социализма. Советское партийно-государственное руководство, и в первую очередь сам Горбачев, вели оживленные дискуссии с представителями нового левого течения на Западе, пытаясь хотя бы частично инкорпорировать уникальный опыт социально-политической борьбы западноевропейских левых сил. Но потерянное время наверстать было невозможно.
Могу утверждать, что, если бы руководство КПСС нашло в себе силы и способности несколько раньше и более энергично вступить в конструктивный диалог с еврокоммунистами, западными социал-демократами, это могло бы стать началом совершенно новой эры в истории леводемократического движения на Западе. Да и новейшая история СССР, возможно, оказалась бы не саморазрушительной. Но для этого необходимо было не отвергать с порога то, что высказывали инакомыслящие, а критически воспринимать и творчески усваивать их созидательные идеи.
Тем не менее можно назвать как минимум три позитивных следствия из нашего, к сожалению, слишком поздно начатого диалога. Во-первых, учитывая опыт западноевропейских левых, КПСС получила возможность воспринять идеи политического плюрализма, что было важно для развития внутрипартийной демократии и создания межпартийных коалиций. Во-вторых, освоение успешного опыта парламентской борьбы на Западе могло пригодиться для налаживания более эффективного диалога с избирателями. Наконец, в-третьих, реальное освоение нового опыта, внедрение демократических принципов могли показать народу, что КПСС действительно становится на путь демократизации, учитывает духовные, информационные, технические и другие вызовы времени.
Кроме того, в-четвертых, мирное сосуществование на международной арене больше не замыкалось бы исключительно на переговорных процессах высшего уровня по разоружению, но и вбирало бы в себя гуманитарные, культурные, научные, общечеловеческие аспекты общественной жизни. Социализм как общественная система должен был в реальных делах подтвердить свою жизнеспособность. И здесь я вновь хотел бы отметить, что, к глубокому сожалению, наш диалог с «еврокоммунистами» не дал тех результатов, на которые мы поначалу надеялись. Он начался слишком поздно и был отягощен давними взаимными претензиями, которые так и не были до конца изжиты.
Правда, в начале 1990-х годов идеи еврокоммунизма серьезно повлияли на программу демократической платформы в КПСС, хотя у этой группы были и другие идейные источники. Наиболее видными представителями демплатформы, с которыми мне приходилось немало дискутировать тогда, были кандидат философских наук Владимир Лысенко, профессор МГУ Александр Бузгалин, ректор Высшей партийной школы Шостаковский. В какое-то время к их среде принадлежал и молодой Борис Немцов.
Адекватная оценка демплатформы заключалась бы, думаю, не в том, чтобы назначить представителей ее на высокие должности в ЦК. Скорее, реальное признание состояло бы во включении их конструктивных идей в соответствующие партийные документы, в широкой партийной дискуссии по предложениям демплатформы.
Главная трудность состояла в том, что интеллектуальное движение в данном направлении признавалось необходимым далеко не всеми членами партии и ее руководством. Значительная часть кадровых партийных работников оставалась на консервативных, можно сказать, инертных позициях. Они не были психологически готовы и не стремились перенимать полезный, прогрессивный опыт европейских левых.
Оглядываясь на тот период, М.С. Горбачев затруднился дать однозначный ответ на вопрос о том, можно ли было реформировать партию (см.: История – это принятие решений // Независимая газета. 2000. 12 апреля). В отличие от этой позиции, опираясь на свой опыт, я утверждаю, что такая возможность, безусловно, была, однако по трагическому стечению обстоятельств ее не удалось осуществить. КПСС имела реальный шанс стать мощной политической силой в обновленном демократическом государстве и оставалась бы при этом правящей или ведущей партией еще в течение многих лет.
И все-таки по ходу перестройки воз, как говорится, стронулся с места. Летом 1989 года, развернув июньский номер журнала «Коммунист», я обнаружил там некоторые весьма поучительные извлечения из проекта программы германской Социал-демократической партии. Близость ряда стратегических установок германских социал-демократов и обновлявшейся КПСС бросалась в глаза. Германские социал-демократы говорили о движении к «социально справедливому, достойному человека обществу». Призывали «сохранить все, что представляет ценность» и одновременно «отвратить все опасности, угрожающие жизни на земле». Социально-экономические положения проекта подкупали четкостью формулировок: «Мы хотим построить такое общество, в котором все мужчины и женщины будут иметь возможность заниматься гуманным трудом, в котором все формы труда будут пользоваться одинаковым уважением. Мы хотим солидарными усилиями всего общества добиться благосостояния для всех и справедливо его распределять. Мы хотим демократии во всем обществе, в том числе и в экономике, на предприятиях и на каждом рабочем месте, хотим ограничить экономическую власть и осуществлять над ней демократический контроль».
