Предыдущие годы дискуссий, в том числе и с внепартийными оппонентами, позволили быстро выработать общий фундамент, на котором должны были выстраиваться программные принципы. Партия определила для себя стратегические приоритеты на экономическом, социальном направлениях, в области государственного строительства.
Особенно четко в проекте программы было сказано о верховенстве Конституции СССР, о роли государства, в частности о роли парламента и законов. Были выработаны критерии отношения к другим партиям, которые в соответствии с Конституцией могли существовать в стране наряду с КПСС, действуя в одном с нею политическом пространстве, и так же, как и она, претендовать на политическую власть. Отрицательные оценки давались лишь сепаратистам и экстремистам. Любые иные виды политической активности рассматривались как законные и допустимые.
В проекте отмечалось, что «становление нового сопровождается социально-экономической и межнациональной напряженностью, экономическим кризисом, крупными сдвигами в общественном сознании». Без всяких попыток приукрасить действительность говорилось, что перестройка, задуманная как коренное преобразование всей советской системы, не пошла по желаемому пути. «В обстановке, когда старые механизмы управления и планирования уже не срабатывали, а формирование новых недопустимо тормозилось, многие процессы приобрели стихийный характер. Произошел разрыв хозяйственно-производственных связей, набрали силу теневые структуры в экономике, нарастала инфляция, снизился жизненный уровень многих слоев населения».
В это время уже действовали новые политические партии и движения – оппозиционные и даже враждебные КПСС. Все они были очень неоднородны по своему составу. Налаживание связей и взаимодействия с этими организациями становилось нашей актуальнейшей задачей.
Ряд членов программной комиссии, и я в том числе, довольно резко критиковали тезис о том, что социалистическая идея якобы недостижима в принципе, а любые попытки ее реализации на практике неизбежно ведут к насилию и репрессиям. Следуя ложной логике, даже христианство можно было бы представить «врагом человечества». Ибо христианский гуманизм в таком случае изначально повинен в жестокостях инквизиции, массовых расправах с иноверцами. Стремление к «свободе, равенству и братству» (лозунг Великой французской революции) – в якобинском терроре. Философия Фридриха Ницше – в преступлениях фашизма и т. п. Алогизм и нелепость подобных суждений граничили бы с умопомрачением, хотя именно этот прием позволяет подвергнуть экзекуции любую идею – либеральную, демократическую, консервативную. Кто будет отрицать, что в истории пролились реки крови во имя возвышенных идей? Разумеется, сущность социализма его основатели и последователи видели не в насильственном обращении людей в «социалистическую веру», а в создании условий для ликвидации эксплуатации человека человеком, свободного развития личности.
Наша комиссия старалась выстраивать программные положения проекта исходя из тех реальностей, которые сложились в ходе перестройки. Предусматривалось осуществление следующих общеполитических задач: развитие советского многонационального государства как подлинно демократической федерации суверенных республик; построение правового государства, развитие демократических институтов; обеспечение прав и свобод граждан на всей территории страны, приведение законодательства о правах человека в соответствие с международными нормами; отказ от вмешательства государственных органов в деятельность общественных формирований, действующих в соответствии с требованиями Конституции и законодательства.
Межнациональные отношения требовали особенно глубокого, взвешенного анализа. В проекте говорилось о равноправии всех людей независимо от национальности и места проживания, о равноправии и свободном развитии всех наций при безусловном приоритете прав человека, о праве народов на самоопределение, утверждение национального достоинства, развитие родного языка и культуры, народных обычаев и традиций. Приоритет отдавался последовательному интернационализму, укреплению многонационального сообщества народов и обновленной федерации суверенных государств, реальному наполнению суверенитета республик, всех видов национальной автономии.
К работе над положениями новой программы активно подключились ученые и деятели культуры. Встречаться надо было со многими виднейшими учеными мирового уровня – с представителями гуманитарных и естественных наук. В большинстве своем это были яркие, незаурядные люди, настоящие подвижники науки. Разговаривали мы, конечно, не о физике плазмы и не о флуктуациях Вселенной. Мои собеседники говорили об острых проблемах организации и управления наукой, об огромном научно-техническом потенциале СССР и о неиспользуемых возможностях.
Среди видных ученых, активно сотрудничавших с нами при подготовке проекта программы, были академики В.К. Кудрявцев и В.А. Коптюг, ректор Института общественных наук Ю.А. Красин и другие.
Выделялся академик Валентин Афанасьевич Коптюг. Вице-президент Академии наук, председатель Сибирского отделения АН СССР, он умом и сердцем болел за отечественную науку. Остро переживал оскудение материальной базы научных исследований, падение престижа профессии ученого. Неодобрительно относился к тем, кто, увлекшись коммерциализацией науки, забывал, что фундаментальные знания создают особый продукт и такую «добавленную стоимость», которая рано или поздно становится достоянием всего человечества.
Еще до знакомства с ним слышал об этом выдающемся ученом много добрых слов. Люди отмечали его принципиальность. Такие, как он, шутили в кулуарах аппарата ЦК, даже из кабинета большого начальника выходят только с личным мнением.
Вспоминаю характерный эпизод. Дежурный секретарь докладывает:
– Александр Сергеевич, пришел Коптюг.
– Просите.
Едва начавшуюся беседу прервал телефонный звонок. М.С. Горбачев имел ко мне несколько рабочих вопросов. По заведенному на Старой площади в незапамятные времена порядку сотрудники аппарата, даже заведующие отделами, в таких случаях покидали кабинет и сами часто требовали от подчиненных того же, когда общались по телефону с руководством. Поняв, кто звонит, Коптюг хотел было выйти. Я остановил его. Возвращаясь к прерванной беседе, заметил: «Валентин Афанасьевич, у нас нет от ученых никаких тайн. Наверное, у вас, ученых, есть секреты от нас…»
Он говорил, что не знает, чем занять сотрудников. Не хватало приборов, реактивов, лабораторного оборудования. Если дело пойдет так и дальше, то храм науки опустеет. Я попросил его выступить в печати с соображениями о реформировании научных учреждений.
После встреч с учеными с особым вниманием работал над той частью программы, где говорилось об инвестициях в человека, а также над той, которая была посвящена вопросам финансирования науки и образования. В стране до последнего времени немало делалось для развития образования: профессионального, специального, среднего, высшего. Конкурсы в вузы неизменно оставались высокими, высшее образование всегда было престижным.
Культ знания, выраженный в известном изречении «знание – сила», действительно овладел сознанием миллионов. «Учение – свет, неучение – тьма», – наставляли родители детей с колыбели.
