— Это я! — ответил скромно Гонта.
— Вы?! А откуда мне известно, что вы это? Э… как вас там, пан командор? Рышард… Ведь старый король — Владислав IV Ваза уже умер…
— Ну и что? Королевская грамота-то осталась! Она имеет силу и многое объясняет. Читайте дальше мое описание… там на обратной стороне бумаги.
Ян Лооз погрузился в дальнейшее чтение. Шкатулку до этого они не открывали. Значит тот, кто знал, что именно что-то есть на обратной стороне этой грамоты — говорил правду.
После этот «Гонта» показал на предплечье свою татуировку — «католический крест, вплетеный в якорь».
— Посмотрите внимательно! Этот рисунок есть является в описании. Его специально сделали под образ беглого «варнака» «Гонты».
— Понятно. — сказал Ян Лооз и вернул «Гонте» его бумаги. Тот положил их обратно в шкатулку. И закрыл ее на маленький медный ключ. Ключ положил в потайное отделение в левом каблуке своего сапога.
— А вот у вас, что за рисунки на руках? Какой же вы помощник пана воеводы Киселя? Вы чистой воды — бусурман!
— Ну, уж какой есть… — скромно ответил Ян Лооз. Он щелкнул пальцами. Появился Натан.
— Повтори нам еще выпивки!
Натан отправился за новой порцией алкоголя.
— Ян Лооз! — представился пан воеводский писарь.
— Гонта! Тьфу! То есть на самом деле я — Рышард Зайончковский. Я родом из королевского города Бучача. А вы откуда, пан Лооз?
— Я? Я из Царьграда. Тоже некогда королевского города. Сейчас это столица Османской Порты.
Корчмарь поставил перед ними выпивку и освежил их глиняные чарки.
— Nazdrowie! — произнес по-польски Рышард Зайончковский.
— Будем! Чтобы эта река никогда не обмелела! — поддержал тост Ян Лооз.
Они выпили. И пан воеводский писарь понтересовался много ли Рышард Зайончковский этих мерзавцев отправил на тот свет?!
— Много! Несколько лет нужно молиться в костеле за их грешные души! И за мою тоже! 5 человек. У них в шайке было несколько крутых головорезов. Я провел у них почти год.
Рышард Зайончковский рассказал, что удачно имитировал ранение во время нападения головорезов на монашескую карету с серебром и иконами! Разбойники ему поверили. А главное, поверил их главарь — этот мерзавец Чуб. А Рышард Зайончковский за ними долго охотился! Все ждал момента, когда можно будет им подставиться… Он нанес себе саблей «карабелой» неглубокую рану, как будто в него кто-то попал из пистоля… Он «упал» возле дерева в лесу и так они наткнулись на его тело. Он притворился тяжелораненым, без сознания…
«Гонта» полез себе в карман. Он извлек оттуда, показал крест и наглазную повязку убитого Бабака.
— Вот. Это был дрянной и подлый «смердящий пес». Прозвище — «Бабак». Как его звать на самом деле — я не знаю.
Пан сенатский дознаватель рассказал, что Бабак — литвин. Из Литвы. Сидел там в тюрьме. Кроме него в шайке у Чуба были еще — «Ухо», «Кабан» и «Лях»… Но это так… мерзавцы и воры… мозгов у них почти не было…
— Был еще один очень жадный, — добавил Ян Лооз. Считать он умел.
— Кто? — спросил «Гонта».
— Сапожник Стефаний Крук!
— Он тоже был их подручный.
— Вы и его…. э… тоже того? судили? — спросил пан воеводский писарь.
— Да! И его тоже! Я ударил его ножом, прямо в жадное сердце! В его доме обнаружилось в тайнике много денег. Я их раздал нищим! Этот паук заработал их преступным путем!
— А пожар? Для чего это было вам?
— Я скажу только вам — мне нужно было замести следы… И чтобы пока эти бандиты мне верили…
— Понятно. А что Чуб? — задал вопрос Ян Лооз.
— Атаман Игнаций Чуб?
— Именно так. Чуб.
— Наверное, его завалило на смерть в тех подземных лабиринтах…, - ответил «Гонта».
— У меня еще один вопрос… что вам известно о похищении детей?
— Я об этом слышал, но пока, ни чем помочь не могу, пан воеводский писарь!
Ян Лооз призадумался.
— Если эта чертова душа, Ярына «Подкова», сказала мне правду, значит, в кошеле у меня появится тот самый золотой! Король Ян-Казимир!
Пан воеводский писарь достал кошель, заглянул внутрь. Золотого королевского дуката там не было! Ну, значит, хоть здесь не обманула, холера эта!.. Ведь «Белого Всадника»-то он встретил в своей жизни…
«Гонта» не понимал, что Ян Лооз ищет у себя в кошеле, и не найдя стал кому-то улыбаться… Пан сенатский дознаватель взялся за свою чарку. Он влил в себя пойло. Довольно ухмыльнулся, вытер рукавом рот.
— Эй, ты, корчмарь, неси еще! — крикнул он Натану…
— Сейчас все будет, панове!..
… Яся и два бывший узника Лешек и Иванко обреченно блуждали по подземному, запутанному лабиринту. В некоторых местах им еще встречались горящие факелы. Они взяли себе по одному в руку, чтобы осветить дальнейший путь. Внутри подземелий было противно и мерзко. Местами по стенам сочилась грязная вода. Мальчики шли наугад. У них не было ни карты, ни какого-либо плана выхода. Они шли на свет факелов. Факелы были через каждые 50 шагов. Они долго кружили этими проклятыми лабиринтами и вскоре оказались… у какого-то перепутья… Это была — «Кривая спина». Одна дорога вела налево и вверх, другая направа и вниз.
— Ну? Куда пойдем, хлопчики? — спросил Яся.
— Идем направо! Потому, что налево мне не очень нравится… Там подъем, а нам нужен спуск, — ответил Лешек.
Они двинулись дальше. Подземный лаз то сужался, то расширялся. Даже при их росте, бывшим узникам приходилось сильно пригибаться. Вот они по колено ушли в воду. Яся вдруг остановился и толкнул Лешека в бок…
— Чего ты? Что случилось?
— Чувствуете? Нет? Где-то дует свежим воздухом!.. Мы на верном пути!
— Нет, я ничего не чувствую, — пробормотал Иванко.
— Давайте быстрее! Мы с вами угадали с поворотом!. Мы скоро выйдем на поверхность! Там — свобода!
Через минут двадцать, изнурительных подъемов и крутых спусков под землей, мальчики наконец-то вышли на самое… дно заброшенного колодца!
Воды в нем было на пол кувшина. Мутная, грязная жидкость плохо пахла. Наверх вела старая деревянная лестница. Кто ее внутрь колодца случайно бросил. И, видимо, забыл. Нужно было всего лишь аккуратно подняться по ней. Мальчики были слабые, подниматься нужно осторожно, чтобы не упасть вниз. И по одному!
— Я поднимаюсь первым и если увижу взрослых, сразу позову на помощь! — сказал Яся.
Лешек и Иванко согласились с таким предложением. Яся вылез на поверхность с тыльной стороны… Флоровского монастыря! Колодец был давно заброшен, в него монахи иногда выливали свои помои.
