Парад домашних животных возглавляла красивая белая коза, за ней следовал розовый поросёнок. Кроме бесчисленных кошек и собак всевозможных размеров и форм присутствовали золотая рыбка в аквариуме и по меньшей мере пять кроликов. Был крупный попугай, сидевший на жёрдочке, и несколько волнистых в клетках. Потом, вызвав взволнованный гул толпы, к ним присоединился человек с соколом на запястье. На голове птицы был надет кожаный колпачок.
– Прекрасно, прекрасно! – вскричал распорядитель, но вдруг рот его открылся, а зрители разом смолкли от неожиданности.
На площадку широким шагом вышел старый Джон Скиптон, и он вёл Бонни, но это были совершенно другой человек и другая лошадь, нежели пару дней назад.
Джон явился всё в том же истрёпанном пальто, подвязанном бечёвкой, но я заметил, что сегодня носки у него одинаковые, а на голове, точнёхонько посерёдке, торчит древнего вида котелок.
Смотрелся он почти красавцем, но Бонни, конечно, его перещеголяла. Она вышла в полном парадном облачении ломовой лошади, как это было принято встарь. Надраенные и отполированные копыта, длинная, лёгкая шерсть на нижней части ног взбита, в гриву, хвост и чёлку вплетены зелёные и жёлтые ленты, а шкуру чистили до тех пор, пока она не засверкала на солнце. Металлические детали упряжи тоже были начищены до блеска, а на хомуте позвякивали маленькие колокольчики.
При взгляде на неё всякий невольно ахнет.
– Мистер Скиптон, мистер Скиптон! Куда с эдакой громадиной? Это конкурс домашних питомцев! – закричал распорядитель, вскакивая со стула.
– Бонни – питомец, – ответил на это фермер. – Настолько же домашний, как вон та коза.
– Нет, я не согласен, – замахал руками распорядитель. – Вы должны покинуть выставочную площадку, уходите.
Старый Джон Скиптон сделал сердитое лицо и уставился на него.
– Бонни – домашний питомец. Спросите мистера Хэрриота.
Я пожал плечами:
– Совершенно верно. Эта лошадь не работает больше двенадцати лет, мистер Скиптон держит её исключительно ради удовольствия. Я бы с уверенностью назвал Бонни домашним питомцем.
– Но… но… – Однако распорядитель не нашёл что возразить. Он резко сел и вздохнул. – Ох, ну ладно, тогда становитесь.
И Джон с Бонни встали в круг вместе с остальными участниками выставки. С одной стороны от них оказался розовый поросёнок, а с другой черепаха. Ох и забавное вышло зрелище!
Судьёй выбрали участковую медсестру, которая ради такого ответственного дела благоразумно оделась в свою униформу для большего авторитета. Судить в таком соревновании всегда трудно, но сегодня задача ещё усложнилась: большая лошадь слишком бросалась в глаза.
Судья уделила внимание каждому, но взгляд её поневоле возвращался к Бонни. Все кролики трогали за душу, сокол впечатлял, собаки были милы, а поросёнок забавен, но Бонни… Бонни была БЛИСТАТЕЛЬНА! Потом судья объявила, что первое место присуждается мистеру Скиптону и Бонни, и все зааплодировали.
Когда была вручена розетка – собранная в «розочку» красная лента, – подошёл корреспондент из местной газеты, чтобы сделать фото. Великолепная лошадь позировала ему с большим достоинством и, казалось, понимала, что получила приз. Джон тоже стоял очень прямо и гордо, но, увы, всякий раз, как фотограф нажимал на кнопку спуска, Бонни сталкивала котелок на глаза хозяину.
Так лошади выражают свою любовь, но что выйдет на фото?
После выступления я поехал на ферму Дейл-Клоуз помочь Джону распрячь Бонни, а потом спустился вместе с ним к полю у реки.
Завидев нас, Долли помчалась навстречу по воде, приветствуя подругу радостным ржанием.
– Нога-то зажила, – сказал я, приглядываясь к её шагам.
Солнце садилось, в мягком вечернем свете мы смотрели, как старые лошади нежно трутся мордами.
– Только поглядите, – произнёс Джон и улыбнулся, что случалось с ним крайне редко. – Бонни рассказывает Долли, какой важный нынче ей выдался день.
Цветик возвращается домой
Тёплым апрельским утром я приехал на ферму мистера Дакина в пригороде Дарроуби. Зелёный склон холма сбегал к реке, и весеннее солнце плясало бликами на воде. Пели птицы, ягнята играли на покрытом цветами пастбище.
Я приметил мистера Дакина в коровнике и направился к нему. У фермера было длинное лицо, а ниспадающие усы делали его ещё длиннее. Человеком он был добрым, но всегда выглядел хмурым, а этим утром и вовсе казался печальней некуда.
Я заехал поглядеть на поросят, которых замучило расстройство желудка, но мистер Дакин не спешил покидать коровник. Он смотрел на старую корову шортгорнской породы по кличке Цветик.
– Прощаюсь с ней, мистер Хэрриот, – сказал он.
– С Цветиком? Почему? – спросил я.
– Больше не могу себе позволить держать её. Совсем скудно стала доиться. Она простояла в этом стойле двенадцать лет и дала мне тысячи галлонов молока. Она ничего мне не должна.
В старом каменном коровнике с низкими потолками и деревянными перегородками было всего шесть коров, и у каждой было имя. Теперь коровам имён не дают. Не так уж много и фермеров вроде мистера Дакина, который наскребал на жизнь, держа стадо всего из шести коров плюс несколько телят, свиней и кур.
Словно догадавшись, что разговор идёт о ней, Цветик повернула голову и посмотрела на хозяина. Видно было, что она очень стара: тазовые кости торчат, а вымя висит почти до земли. Но излучающие дружелюбие глаза и терпеливое выражение на морде трогали за душу.
