Конец этой работы в целом, поскольку на него приходится эпило. „Невского проспекта“, датируется упоминаниями в нем „лютеранской кирки“
[15]
и вождя французской республиканской партии Лафайета: упоминание о „главной ошибке“ Лафайета (умершего в мае 1834 г., тотчас после подавления в Лионе восстания рабочих против признанной им июльской монархии) могло быть сделано не ранее мая 1834 г. В августе того же года был составлен перечень содержания „Арабесок“, куда включен и „Невский проспект“.
[16]
Следовательно, эпилог „Невского проспекта“, а вместе с ним и обе повести в целом, были завершены между маем и августом 1834 г.
Труднее установить дату начала работы. Данные творческой истории „Портрета“ не позволяют отодвигать его далее 1833 года назад (см. комментарий к „Портрету“
*). Последовательность текстов в тетради указывает, что „Портрет“ был начат в ней (стр. 49–50) после окончания „Скульптуры, живописи и музыки“ на предыдущей стр. 48-ой, а это, в свою очередь, произошло по окончании статьи о Пушкине (стр. 47–48). Оказывается, что статья, датированная в „Арабесках“ 1831-м годом („Скульптура, живопись и музыка“), написана позже, чем статья, датированная там же 1832-м годом („Несколько слов о Пушкине“). Это дает право отказаться от обеих дат, признав их, подобно гоголевским датам под статьями „Жизнь“ и „Об архитектуре“, вымышленными, самые же статьи, судя по почерку, отнести, по крайней мере, к 1833-му г. Тогда к этому же году (к концу) надо будет, в самом деле, отнести и первые страницы „Портрета“, поправки к которым (на стр. 48-ой) вписаны между строками „Скульптуры“. Не раньше как к концу 1833 г. относим начало „Портрета“ еще и потому, что весь текст обеих повестей, судя по почерку, писался без больших перерывов и, следовательно, не так уж долго: вероятно, не больше полугода.
Наконец, третья повесть („Записки сумасшедшего“) вписана в ту же тетрадь РМ4 в сентябре-октябре 1834 г. (см. комментарий
*).
* * *
Три повести из „Арабесок“ одинаково выдержаны в новом для Гоголя городском колорите, все они — петербургские в самом точном смысле этого слова. Петербургская улица служит местом действия не только в „Невском проспекте“: подобно Пискареву, и Чарткова подстерегает судьба на улице, — „Портрет“ тоже начат уличной сценой; с случайной встречи на Невском (с генеральской дочкой) начинается и неудачный роман Поприщина. Затем в каждой из трех повестей видна та же склонность к изображению не только типических лиц, а и целых социальных слоев или групп: это — и немцы-мастеровые с Мещанской в „Невском проспекте“, и „дробь и мелочь“ обитателей Коломны в „Портрете“, и „наш брат чиновник“ в „Записках сумасшедшего“. Да и фабула каждой из трех повестей одинаково коренится в социальном расслоении николаевского Петербурга. Ежедневной сменой — по часам дня — сословий охарактеризован Невский проспект в одноименной повести, эта „главная коммуникация Петербурга“, главный виновник гибели Пискарева; нужда городских подонков и соблазны коломенского ростовщика создают тот же фон для Чарткова; в атмосфере социального неравенства рождается, наконец, и безумная мечта „испанского короля“. Характерно, что судьбы всех трех героев оканчиваются безумием, а все три безумца — и Пискарев, и Чартков, и Поприщин — изображены „вне гражданства столицы“, которое или заведомо исключает их из своей среды как служителей ненужного ему искусства (Пискарев и Чартков до приобретения портрета), или губит, втягивая в свой омут (Чартков после приобретения портрета), или доводит, наконец, своим гнетом до бунта (Поприщин). Одинаково трагичен исход всех этих трех приключений. Одинаково присущ всем им трем еще один, в высшей степени характерный, признак — тема „столкновения мечты с существенностью“.
При таком единстве во всех трех повестях исходной художественной точки зрения не удивительна их родственность между собой и в смысле историко-литературной их биографии.
Повести размещены были в „Арабесках“ так: в первой части — „Портрет“, во второй — „Невский проспект“ (на третьем месте) и „Записки сумасшедшего“ (на последнем). Цензурное разрешение обеих частей датировано 10 ноября 1834 г. При прохождении через предварительную цензуру урезкам подвергся „Невский проспект“, что предвидел ознакомившийся с ним еще по рукописи Пушкин (ср. его письмо к Гоголю осенью 1834 г.). Перед выпуском книги цензура потребовала новых изменений, — на этот раз в „Записках сумасшедшего“, о чем сам Гоголь писал Пушкину в недатированном письме („Вышла вчера довольно неприятная зацепа по цензуре“ и т. д.). Вышли в свет „Арабески“ не позднее 22 января 1835 г., когда Гоголь извещал Максимовича о посылке ему их в Киев. Во всех критических отзывах, как бы враждебны Гоголю они ни были в целом, три петербургские повести служат критикам (Булгарину, Сенковскому) предлогом для сочувственных оговорок. Известная же статья Белинского („О русской повести и повестях Гоголя“) уделяет им всем трем большое внимание, наряду, правда, и вперемежку с повестями „Миргорода“, т. е. не выделяя особо как новый цикл.
Почти одновременно с тремя повестями для „Арабесок“ писался и „Нос“, близкий трем повестям „Арабесок“ своим петербургским колоритом; а борьба с Гофманом, начатая в „Невском проспекте“, тут доведена уже до пределов пародии (см. ниже комментарий
*). Отличает „Нос“ от трех основных повестей анекдотичность его сюжета. Зато как раз этот признак сближает с ним, а через него и с циклом вообще, несколько особняком стоящую „Коляску“.
Две последние повести из семи — „Шинель“ и „Рим“ — писались значительно позже предыдущих. Но замечательна и тут одновременность работы над ними (ср. ниже комментарий к этим повестям) с переработкой „Портрета“ и „Носа“. Вторые редакции этих двух ранних повестей создавались несомненно тогда же, когда писалась „Шинель“: этим, вероятно, и объясняются совпадения „Шинели“ с двумя эпизодами „Носа“ (о посещении героем частного пристава и о разглядывании в окне магазина картинки) и с одной мелкой, правда, но характерной деталью в „Портрете“ как раз второй редакции (в описании „черной лестницы“ Петровича и Чарткова). В „Шинели“ поэтому и приходится видеть синтез бытоописательных и обличительных тенденций предыдущих повестей. Что касается „Рима“, то и его нельзя совершенно обособить от петербургского цикла: историко-литературный анализ и в нем вскрывает, в виде первоосновы, романтическую новеллу о художнике, т. е. жанр, к которому принадлежат „Портрет“ и „Невский проспект“, не говоря уж о теме большого города, перекликающейся в „Риме“ с тем же „Невским проспектом“.
Весь цикл из семи повестей, частью в первоначальном издании, частью — в рукописях, передан был Прокоповичу (редактору первого издания Сочинений), видимо, самим Гоголем при заезде на несколько дней в Петербург, летом 1842 г., перед отправлением за границу. Через два дня после отъезда Гоголя (6 июня) Прокопович уже сообщал Шевыреву: „С будущей недели приступаю к печатанию сочинений Гоголя“; и указывал затем тут же: „в 3-м (томе) — повести“; а в следующем письме к Шевыреву же (от 6 августа) жаловался: „Беда мне… с рукописными сочинениями: в них, чего не разобрал и пропустил переписчик, так приятель наш (т. е. Гоголь) и оставил, а я должен пополнять по догадкам“ (см. Вас. Гиппиус. „Н. В. Гоголь в письмах и воспоминаниях“. М., 1931, стр. 249). — В числе этих „рукописных сочинений“, пополнявшихся Прокоповичем „по догадкам“, была, конечно, „Шинель“ (печатавшаяся впервые) и, вероятно, „Нос“ (в исправленной редакции печатавшийся тоже впервые). „Портрет“ в новой редакции перепечатывался из „Современника“ 1842 г., „Коляска“ — из „Современника“ 1836 г., „Рим“ — из „Москвитянина“ 1842 г., „Невский проспект“ и „Записки сумасшедшего“ — из „Арабесок“. Исправления, на которые Прокоповича уполномочил сам Гоголь (см. Письма, т. II. стр. 197), в третьем томе в общем немногочисленны, по качеству же не отличаются от его поправок в других томах (например, во втором, где печатался „Миргород“).
