Минут десять скоростного полета — и она очутилась на странном дереве. Ветви его образовывали шатер, внутри шатра шелковилась фиолетовая трава, порхали прозрачные мотыльки, а сбоку выпирала шляпка гигантского гриба. И все это на высоте, откуда не просматривалась земля. Трава, лужайка и гриб!
Пока Аня вертела головой, на шляпку выползла…
Девушка хмыкнула, потом не выдержала и засмеялась в голос. Гусеница была здоровой, волосатой и напоминала положенного на бок снеговика, но главной была шляпка из торчащих прутьев и длинная трубка, из которой, как и положено, курился почему-то зеленый дым.
Фиолетовое чудо покрутило внушительно задней частью, поерзало передним грудным шаром, устраиваясь поудобнее, потом попыталось перехватить трубку, но лапки для таких габаритов оказались коротковаты, и трубка нырнула вниз.
Аня уже ржала в голос, вытирая выступившие слезы. Значит, «Алису в стране чудес» Фиолетик прочитал и сильно вдохновился данным произведением.
— Так все плохо? — упавшим голосом уточнил Фиолет, когда она вернула ему трубку.
— Великолепно! Очень похоже, правда, — заверила его Аня и добавила: — Тебе бы спектакли ставить — с руками такого декоратора оторвут.
— Руки отрывать не надо, — насупилась гусеница, — спектакли ставить тоже. Это подарок, тебе.
— Мне? — удивилась Аня.
— Тебе, — подтвердила гусеница, — только сначала про твой подарок расскажу, пока не начали расширяться.
— Что начали?
— Потом, — тряхнула головой гусеница, еле успев подхватить верткую трубку, — подарок годный, можешь носить, а можешь и не носить. Цену, сама знаешь, какую платить. Ты с ним хоть целовалась-то?
От неожиданного вопроса Аня замерла, не зная, что и ответить. Очень хотелось натянуть одной наглой гусенице ее дурацкую шляпку по самые… докуда дотянется, короче.
— Вижу, что нет, — тоном ворчливой тетушки заметил Фиолет, — и как же ты, не попробовав, собираешься его на помощь звать!? А вдруг не понравится?
— Он мне жизнь будет спасать, а не то, на что ты намекаешь! — возмутилась девушка.
— Наивность! — припечатал Фиолет, затягиваясь и выпуская вверх три колечка зеленого дыма. — Сначала спасать, потом иметь. А уж физически или только морально — зависеть будет от тебя.
— Все, хватит! — прервала его Аня. Она хоть и злилась, но понимала — Фиолет прав. На все сто прав. Умел, засранец, разложить по полочкам — грубо, но доходчиво. — Я поняла. Серьги верни, и закроем вопрос.
Убрала серьги в карман, твердо решив искать помощь в другом месте.
— Вот и умница, — ласково сообщила ей гусеница, попыталась изящно сползти с гриба, но не рассчитала и шлепнулась, поочередно приложившись о землю каждой круглой частью своего тела.
Скатилась, потрясла башкой, потом принялась шарить многочисленными лапками в траве.
— Ее искал? — подала ей трубку Аня.
— Ее, ее, — подтвердила гусеница, — вот это мой подарок и есть.
Девушка покрутила трубку в руках, выразительно приподняла брови.
— Что смотришь? Трубок не видела? Кури давай, не сомневайся, — потребовала нахалка, приподнимаясь и сцепляя передние лапки на груди, — по всему лесу траву собирала, ух, забористо получилось, то, что надо.
Дым мягким облаком проник в легкие, осел там вкусом высохшей на солнце травы. Она сделала еще одну затяжку, пока не растеряла решимости. В горле запершило, и Аня кашлянула, сглатывая ставшей горькой слюну.
— Давай, подруга, — подбодрила ее гусеница, — не стесняйся.
А она не стеснялась. Глупо сомневаться в друге, когда сама к нему пришла. Разве что смущала появившаяся на поляне вторая гусеница, да еще стремительно розовеющий лес.
Аня легла на траву, прикрыла глаза. В голове зашумело, тело наполнилось легкостью. Знала бы мама…
Аня никогда не курила. Детские впечатления от маминых рассказов, историй болезней и страшных диагнозов, обсуждаемых между делом на кухне, действовали лучше любых запретов. Не пробовала, да и не тянуло. Кальяном баловалась, было дело в Тунисе. Так-то по молодости, когда в девятнадцать еще верилось, что весь мир будет у твоих ног, не разглядел пока, какая ты замечательная и хорошая. Это став постарше и мудрее, понимаешь — ни одна чудо-таблетка или порошочек не помогут развернуть мир лицом, если он уже обратился к тебе тылом. Сам, только сам, и только изменив себя изнутри.
«Все проблемы внутри нас», — философски решила Аня, разглядывая чудное розовое нечто, отдаленно напоминающее ушастый цветок с длинным хоботом.
— Как думаешь, призраком быть нормально? — спросила она у цветка. — Сан Саныч вон живет как-то и даже про водку не забыл.
Она вздохнула, сделала еще одну затяжку. На этот раз это была горькая осень, дым сжигаемых листьев в парке, жалость уходящего лета и холод наступающей зимы.
— А может, плюнуть и позволить им делать, что хотят? Зачем я лезу? Как будто мне больше всего надо? Займусь рисованием, сколько плакалась, что времени нет. А вот сейчас есть, а не хочется. Голова другим забита. Меня словно поставили руководить колхозом. Ни хрена не понимаю, но всех жалко и всем помочь нужно. А еще эти наблюдатели… Испытательный срок у меня. Если справлюсь — в живых останусь, нет — буду бестелесной дурой сквозь стены летать. Спросишь, почему дурой? А что лучше: быть принципиально правой, но мертвой или послать совесть в баню и остаться в живых? Молчишь? Не знаешь? Вот и я не знаю… Только чувствую, ответ придется искать и скоро.
Она затянулась, холодный дым заморозил горло, снежинки кололись внутри, сухие слезы щипали глаза.
— Тагир меня пугает. Думает, я к нему в ужасе прибегу. А я вот возьму и не прибегу… Лучше с тобой здесь останусь. Не прогонишь?
Рядом тяжко вздохнули.
— Мне фиолетовый всегда нравился. Вальди с собой возьмем и Павла, если захочет.
В горле пересохло, Аня вновь потянулась за трубкой. На этот раз дым цветочной сладостью наполнил грудь, внутри стало щекотно, а ушастый цветок обзавелся одним глазом и принялся им яростно подмигивать.
— А знаешь, я сегодня с драконами познакомилась, Арвель чуть не поседел, как услышал. Глупые они, эти маги… точно мамаши, которые трепещут над ребенком, не понимая, что с такой гиперопекой он никогда не станет взрослым. И Павел…
Она замолчала. Слова не подбирались, да и не готова она была обсуждать столь личную проблему с цветком и гусеницами.
«Еще одна затяжка» — решила девушка, вдыхая дым со вкусом шампанского, глупых шуток и дурацкого смеха.
— Шляпка-то, шляпка, ой, умора.
Павел в недоумении смотрел на угорающих над чем-то девушек. Одна — светловолосая, в джинсах, топике и кардигане, вторая — с фиолетовой кожей, волосами и в такой же одежде, только фиолетового цвета. Они сошли с листа, обнявшись, дружно хихикая над чем-то.
