Самой уязвимой категорией оказались переводчики-арабисты. Им иногда по работе приходилось вступать в прямые контакты с бывшими СС. Они слушали египетское радио, читали газеты, а там двадцать четыре часа в сутки, открытым текстом, шла жесткая пропаганда, не антисионистская, а настоящая, расовая, с призывами к физическому уничтожению всех абсолютно евреев и прославлением Гитлера.
Конечно, большинство военных и комитетчиков относилось к таким вещам спокойно, с понимаем. Но если уж попадались особо чувствительные, из бывших фронтовиков, то шум поднимали изрядный. За военных отдел Федора Ивановича не отвечал, а вот за своих, комитетских, отвечал в полной мере.
Начались утечки. В западной прессе с подачи ЦРУ и Моссад поднялся вой о нашем открытом сотрудничестве с нацистскими преступниками. Информация просачивалась в бюллетени Международного отдела ЦК. Леонид Ильич нервничал.
В шестьдесят пятом в Египет отправилась группа телевизионщиков, снимать сюжет про строительство Асуанской плотины, и оператором там оказался еврей, да не просто еврей, а фронтовой товарищ Леонида Ильича. Такого попробуй не пусти!
Пока группа находилась в Египте, Федор Иванович буквально с ума сходил, едва до инфаркта не довел себя. Он лично ни в чем не виноват, но если вдруг брежневский жидок поднимет волну, ответственность скинут на полковника Уральца. А на кого ж еще? На Насера, что ли?
Сюжет сняли, группа вернулась, пролетала неделя, другая, месяц, и ничего не произошло. Еврей попался сознательный, Леониду Ильичу жаловаться не стал. Вроде бы можно вздохнуть с облегчением, но Федор Иванович все никак не мог успокоиться, словно что-то в нем надломилось. Начались бессонницы, сердчишко пошаливало. Изучая анкеты очередного специалиста, он каждый раз думал: «Ну, чего от тебя ждать? Вроде все с тобой нормально, да только в душу разве заглянешь?» Вот тогда и пришло ему в голову, что, пожалуй, единственный человек, которого можно отправить туда без всяких волнений и сомнений, – Влад Любый.
Однажды Дядя Миша свел Федора с сотрудником Международного отдела ЦК. Подбирали кандидатуры для налаживания особых, сугубо конспиративных контактов с лидерами Народного фронта освобождения Палестины. Требовались люди, свободно владеющие арабским и английским, не связанные ни с КГБ, ни с Министерством обороны, при этом абсолютно свои, надежные, с хорошим образованием, знанием исламских традиций и особенностей национального характера.
– Смотри, – предупредил Дядя Миша, – сумеешь найти такого человечка – будет тебе большой плюс, но и ответственность немалая. Если кого предложишь, должен лично поручиться.
– Палестинцы – ребята горячие, – доверительно объяснил сотрудник Международного отдела ЦК, – тут важна искренняя солидарность по их главному вопросу. Ну, ты понимаешь. Нормальную сдержанность и осторожность они воспринимают как предательство. Конечно, умный человек, если надо, подыграет, изобразит что угодно, однако с палестинцами это не канает. По главному вопросу чутье у них звериное.
Влад в то время как раз закончил аспирантуру Института стран Азии и Африки, защитил кандидатскую. Федор посоветовался с Дядей и свел Влада с сотрудником Международного отдела ЦК. В итоге кандидатуру Любого рассмотрели и одобрили все положенные инстанции. Он стал летать в Египет, Сирию, Ливан.
Когда и где произошло его первое знакомство с палестинскими лидерами, о чем велись переговоры, Уралец не знал, но то, что Влад нашел с горячими ребятами общий язык, было очевидно. Через несколько лет его назначили на должность преподавателя в ИОН.
Для Федора Ивановича это стало еще одной удачей. Он обзавелся своим человеком внутри ИОН, получил прямой, постоянный и надежный источник информации о настроениях студентов-палестинцев. Формальных кураторов, штатных сотрудников КГБ, в ИОН хватало, но они работали с арабами через переводчиков, студенты им не доверяли. Зато Любому доверяли полностью. По главному для них вопросу он точно был с ними заодно всей душой, тут ему притворяться не приходилось. Они чувствовали его искренность, потому и получался у него с ними такой хороший контакт.
Да, но одно дело – палестинцы и совсем другое – наши. Солдатикам-срочникам твой пламенный треп по фигу, сидят и дрыхнут с открытыми глазами. Политруки слушают внимательно, искренность твоя их пугает до смерти. Чего ты на рожон-то лезешь? Пригласили выступить в воинских частях с лекциями о сионизме – ну так и болтай о сионизме как положено.
«Представляю, что ты там нес, если даже тупые политруки уловили в твоих лекциях антисемитскую пропаганду, – с раздражением думал Федор Иванович. – Прав Дядя Миша, как всегда прав. Нельзя расслабляться. Ни с кем никогда расслабляться нельзя. Людишки меняются, это надо учитывать».
Глава двадцать седьмая
Ласкину продержали в больничке неделю, подкормили, подлечили и поставили на конвейер. Другого выхода не было, она продолжала все отрицать, упорно не желала сотрудничать. С ней работали, сменяя друг друга, трое забойщиков. Для них это стало серьезным испытанием. Орать, угрожать, запугивать можно, а бить нельзя. Влад иногда стоял за дверью, слушал знакомые матерные трели коллег:
– Признавайся, тварь! Про подлую шпионскую деятельность твоего отца нам все известно! Давай, рассказывай, блядь, как твой ебаный папаша Ласкин Семен Ефимович поручил тебе создать в институте террористическую организацию из русских, блядь, студентов, как приказал травить русских новорожденных в роддоме!
Спать ей давали по тридцать минут каждые двенадцать часов. Когда отключалась, поливали ледяной водой. На все вопросы она отвечала одно и то же:
– Нет, это неправда.
– Хочешь сказать, мы тут все врем, на хуй? Клевещешь на советскую власть? Обвиняешь во лжи наши родные советские органы, блядь? Ведьма, сука жидовская! Надоело с тобой цацкаться, ща рожу расквашу, на хуй, по стенке размажу, нос поломаю, зубы вышибу, и все дела! – сипло рычал Гаркуша.
Влад понял: пора вмешаться. Распахнул дверь, твердо негромко произнес:
– Что вы себе позволяете, товарищ майор? Прекратите орать!
Гаркуша в ответ пробурчал что-то невнятное, зевнул, залпом допил остатки водки из стакана, занюхал рукавом и выкатился.
Ласкина сидела на табуретке, а держать ее следовало на ногах, в «стойке». Волосы сухие, значит, водных процедур Гаркуша не устраивал. Просто орал, и все. Расслабился, разленился, скотина, халтурщик.
Влад озабоченно зашуршал бумагами на столе, откашлялся, вздохнул:
– Надежда Семеновна, я вынужден извиниться за своего коллегу. Он сорвался. Но знаете, его можно понять. Его жена недавно рожала в том самом роддоме, где вы проходили практику.
Ласкина подняла голову, взглянула куда-то мимо Влада красными воспаленными глазами, произнесла ровным глухим голосом:
– Я не проходила практику в роддоме.
– Конечно, проходили! У нас есть свидетели, улики, вещественные доказательства.
