– Что ты имеешь в виду?
– Звонки. Они начались после случая в метро. Сначала только домой, потом на работу. Разные голоса, мужские, женские, просят к телефону то Надю, то Надежду Семеновну. Сегодня Гнус несколько раз брал трубку, голос был мужской. Домой иногда звонит женщина.
– Разные голоса, – повторил Павлик, – и ты абсолютно уверена, что это он?
– Сегодня он заговорил. – Надя откашлялась и медленно произнесла: «Ты, ведьма, жидовская сука, думаешь, выкрутилась, ускользнула? Не надейся! Все еще впереди!» Он повторил слово в слово то, что сказал мне на прощание. Мы тогда остались вдвоем в кабинете, никто, кроме меня, не слышал.
– А голос в трубке был его?
– Слова точно его. Голос мужской. Мог сам позвонить, мог поручить кому-то из сообщников.
– Ну, да, если разные голоса, значит сообщники у него есть, – пробормотал Павлик. – Ладно, дай подумать… Допустим, его не посадили, но из органов наверняка турнули.
– Откуда ты знаешь?
– Время фанатиков идеи давно закончилось, остались фанатики карьеры.
– Молодец, красиво сказал, – Надя усмехнулась, – но, боюсь, ты ошибаешься. Если его турнули, как он нашел дачу в Михееве, домашний адрес, телефонные номера? Такую информацию может получить только человек, связанный с Органами.
– Не обязательно. При желании добыть адреса и телефоны не сложно. Вот если бы ты перешла в «Биопрепарат», тогда да, проблема. А в нашем «Болоте» никакой секретности.
Надя взглянула на часы:
– Все, поехали, папа уже волнуется, да и твоя товаровед будет недовольна.
* * *
Кто-то пихнул Юру в бок, он открыл глаза. Толстуха в телогрейке и лохматой мохеровой шапке уселась рядом, пропыхтела сквозь одышку:
– Двигайся, мужчина!
Народу в вагоне прибавилось, свободных мест не осталось. Толстуха тяжело ерзала, бормотала:
– Ой, умудохалась, покушать, что ли?
Зашуршала газета, запахло хлебом и вареной курицей. Юра отвернулся, с тоской взглянул в глаза своему смутному отражению в двойном стекле, опять принялся размышлять, могли на него наехать подпятники накануне переаттестации или нет, при чем здесь Типуны, старший и младший, и вдруг, неожиданно для себя, беззвучно пробормотал: «Надя, Наденька, Найденыш…»
Ее имя стало чем-то вроде магического заклинания. Юра, как персонаж древних мифов племени Чва, мальчик Уно, которому все надоело, стрелял из лука и, вцепившись зубами в стрелу, улетал прочь. Мальчик Уно улетал в небо, а Юра возвращался в безумное сказочное лето пятьдесят седьмого.
Он тогда мечтал о работе нелегала. К фестивальной практике готовился со всей серьезностью. Старательно осваивал английский акцент, походку и мимику британского офицера Роя Кронина из «Моста Ватерлоо» в исполнении Роберта Тейлора. Надраивал зубы порошком «Особый», отрабатывал перед зеркалом ослепительную улыбку Кларка Гейбла. Попробовал отрастить усики, но сбрил. Не шли они ему.
Наконец он создал нужный образ, превратился в загадочного гостя из Туманного Альбиона, студента-слависта, который неплохо говорит по-русски, даже знает наизусть стихотворение Пушкина: «Йа поминью чудинумновену, пьередумноювилас ти». Такой обаяшка легко покорит сердце любой, самой сногсшибательной красотки, с лицом Вивьен Ли, фигурой Одри Хепберн и голосом Джуди Гарланд.
– Дурак, тебе же потом придется отписываться, стучать на эту Вивьен-Одри-Джуди, – сказал Вася, – лучше уж фарцовщиков соблазняй.
Стучать на девушек и соблазнять фарцовщиков не требовалось. Цель Юриной практики была совсем иная: правдоподобно играть британца, знакомиться с делегатами африканских стран, бывших британских колоний, с американцами и англичанами, осваивать их манеру поведения, современный молодежный сленг и навыки свободного общения. Главное, чтобы принимали за своего.
Единственное, что его пугало – толпа. Девятого марта пятьдесят третьего они с Васей сдуру поперлись на похороны Сталина и чудом уцелели. С тех пор остался страх толпы, тесноты, давки. Настоящая фобия, в которой он самому себе не желал признаться.
Ранним утром, в день открытия фестиваля, он нырнул в толпу, как в ледяную воду, все внутри сжалось, сердце замерло. Но вода оказалась теплой. Толпа была совсем другая – праздничная, веселая, улыбчивая. Он резво поплыл по течению и вдруг подумал: на самом деле это и есть настоящие похороны Сталина. Девятого марта пятьдесят третьего покойник хоть и лежал в гробу, но продолжал убивать, а вот теперь точно сдох, окончательно и бесповоротно.
Солнце слепило даже сквозь темные очки, в ушах звенело от множества голосов, смеха, музыки. Юра уловил обрывок разговора – трое подростков обсуждали, как пробраться на крышу. С тротуара фиг что увидишь!
Вместе с подростками он свернул во двор, нырнул в подъезд и поднялся на крышу одного из монументальных сталинских домов.
Шествие двигалось от площади трех вокзалов к Ленинским горам, через Садовое кольцо. Следом за милицейскими машинами ехали мотоциклисты с развевающимися флагами, за ними в открытых грузовиках, разукрашенных в яркие цвета, – делегации разных стран. Делегаты стояли в открытых кузовах, улыбались и махали флажками. Толпы внизу, вдоль Кольца, и наверху, на крышах, вопили, хлопали, смеялись и плакали. Юра стал пробираться ближе к краю, чтобы видеть еще лучше, наконец уперся коленями в ограждение и почувствовал, как оно скрипит и шатается. Ржавое железо крошилось, болты держались на соплях. Толпа приветствовала ревом очередной грузовик, а у Юры похолодело в животе. Он огляделся, намечая путь к отступлению, и совсем рядом заметил широко открытые глаза на белом искаженном лице. В этих глазах был страх, а вовсе не восторг и любопытство. Настоящий смертельный ужас.
Девочку притиснули к стыку между секциями ограждения, болты слетели, секции разошлись, ее ноги скользили по краю, она теряла равновесие и пыталась ухватиться за трясущиеся перекладины. Толпа вокруг вопила, ничего не замечала, кроме разноцветных грузовиков, плывущих внизу. Какой-то козел, увлеченный зрелищем, напирал, лез вперед, будто нарочно выталкивал девочку в образовавшуюся прореху. Похоже, набрался с утра и ни хрена не соображал.
Юра мгновенным движением поймал ее запястье, локтем свободной руки врезал козлу под дых.
Опомнившись, он удивился, как здорово сработал инстинкт, как быстро и ловко все получилось. Не рассчитал бы направление и силу удара – мог нечаянно скинуть пьяного с крыши. Замешкался бы на секунду – и сорвалась бы девочка.
Она дрожала, у нее подкашивались колени, он подхватил ее на руки. Толпа расступилась перед ними, спрашивали: что случилось, нужна ли помощь? Он отвечал: «It’s Оk, let me pass, please!»
Он пронес ее через чердак, дальше – вниз по лестнице, и, наконец услышал ее тихий сиплый голос возле уха:
– Спасибо, я могу идти сама.
На площадке между этажами он осторожно спустил ее с рук и спросил:
