– Угол между диваном и буфетом был моим убежищем. Я убедила себя, что тюрьма мне просто снится, мерещится, на самом деле я сижу в этом углу и строю замок из рисунка на обоях. А дома первое время казалось, я все еще в тюрьме и вы с мамой мне снитесь. Открою глаза – вы исчезнете, меня опять поведут на допрос к Любому… Знаешь, на одном из последних допросов я чуть не подписала. Он сказал, что вас взяли, вы во всем признались. Тут его позвал другой следователь, он вышел, я осталась в кабинете с молодым стажером. Любый ему приказал надеть на меня наручники. Стажер как увидел мои руки, охнул и шепчет: «Очень больно?» Я в ответ: «Родители здесь?» Он молча помотал головой. Когда Любый вернулся…
Надя запнулась, одернула себя: «Остановись!» – и увидела, как папа берет сигарету из ее пачки.
– С ума сошел? Ты же бросил пять лет назад!
– От одной не помру. – Он чиркнул спичкой, закурил, задумчиво произнес: – Знаешь, чего не могу понять? Зачем они так надрывались ради подписей под протоколами допросов? Сами все сочиняли, ну, и подписывали бы сами. Трудно, что ли, подписи подделать?
Надя помотала головой:
– Нельзя отступать от ритуала! Добыть подлинную подпись – это как съесть сердце врага.
* * *
Полковник Радченко ждал генеральскую машину на улице, у второго подъезда. В зубах сигарета, под мышкой – портфель. Когда поднимались по лестнице, сказал:
– Федор Иванович, я докладную в письменной форме к завтрашнему дню подготовлю, понимаете, ситуация экстраординарная, и какая-то запутанная…
– Ладно, – Уралец махнул рукой, – не оправдывайся, выкладывай спокойно, по порядку, что стряслось.
– Сегодня, в девятнадцать сорок пять, мне домой позвонил мой знакомый, старший научный сотрудник МИЭМЗ, Романов Павел Игоревич.
– Коля, погоди, я же просил спокойно и по порядку. Что значит «знакомый» и что такое МИ…?
– Виноват, товарищ генерал. МИЭМЗ – Московский институт эпидемиологии и микробиологии им. Д. К. Заболотного. С Романовым мы познакомились в семидесятом, помните, была эпидемия холеры?
Генерал надул щеки и громко выдохнул:
– Пу-уфф, только холеры мне сегодня не хватает!
В приемной он попросил дежурного сварить кофе. Вошли в генеральский кабинет, сели. Радченко положил на стол свой портфель, виновато объяснил:
– Федор Иванович, про холеру всего два слова, холера тут совершенно ни при чем, просто чтобы внести ясность, кто такой Романов.
Генерал кивнул:
– Слушаю тебя внимательно.
– Один из очагов был Батуми, туда вылетели московские эпидемиологи во главе с Бургасовым. В группу вошли сотрудники МИЭМЗ, в том числе Романов. Местное руководство паниковало, искали признаки умышленной диверсии, пытались необоснованно обвинить врача местной санэпидемстанции. Романов вмешался, теребил Бургасова, отправлял жалобы во все инстанции, нам в том числе. Я тогда выезжал в Батуми в командировку, разбираться в этом деле. Там мы с Романовым и познакомились. Благодаря его активности удалось предотвратить грубое нарушение социалистической законности. Врача освободили, необоснованные обвинения сняли.
Дежурный принес кофе. Радченко отхлебнул, откусил печенье и продолжил:
– С тех пор у нас с Романовым сложились приятельские отношения. Он мне тогда сразу заявил: попытаешься вербануть – пошлю на три буквы. Дружить – пожалуйста.
– Да, забавный мужик. – Генерал усмехнулся. – Ну, дальше!
– Мы с ним очень давно не виделись, а сегодня он вдруг позвонил, сказал, надо срочно встретиться. Звонил из автомата в районе Пресни, неподалеку от моего дома. Встретились на конспиративной квартире на Малой Грузинской. Разговор я записал. – Коля щелкнул застежкой портфеля, вытащил миниатюрный диктофон и лиловую канцелярскую папку. – Кстати, он знал, что я записываю, и не возражал. И еще передал вот это.
Федор Иванович раскрыл папку, увидел какие-то листочки, конверты, смятую картонку, катушки с лентой от пишущей машинки.
– Товарищ генерал, вы осторожней, – предупредил Радченко, – тут потребуется дактилоскопическая экспертиза. Я хотел сразу отправить, но решил сначала вам показать.
Генерал надел очки, вытащил из ящика стола упаковку медицинских перчаток, натянул на руки, развернул лежавший сверху сложенный вчетверо листок и стал читать:
«Богоизбранный народ больше не намерен безропотно терпеть издевательства гоев! Мы ждали сорок веков, нас никто не признавал нацией, но час решающей битвы пробил!»
Во рту пересохло. Руки под перчатками стали мокрыми. Он стянул перчатки, нащупал в кармане цилиндрик с валидолом.
– Сослуживица Романова, старший научный сотрудник Ласкина Надежда Семеновна, нашла это вчера в своем почтовом ящике, – донесся сквозь гул сердечных ударов голос Радченко.
В голове неслось: «Откуда утечка? Я никому, кроме Лисса, не показывал, сказал ему, что их кладут в почтовые ящики в жилых домах центральных районов. Но их никуда не кладут, они нужны только для отчета руководству и для Лисса. Черновик у Влада, он уверял, что текст подлинный, откопал в закрытых сионистских источниках, перевел с иврита… Ласкина… Кто такая Ласкина?»
Генерал выронил листовку, замер, сжал ослабевшими потными руками подлокотники кресла. Как же он мог забыть? Операция «Свидетель», Ласкина Надежда Семеновна, бывший номер пятьдесят три, обиженная жидовочка.
– Федор Иванович, вам нехорошо?
– Коля, открой форточку и налей мне воды.
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, задышал глубоко, спокойно. Полегчало. Сердце забилось в нормальном ритме. Он включил диктофон и услышал незнакомый мужской голос:
«– Несколько раз это было при мне. Звонили в лабораторию, просили Ласкину, она брала трубку, а там молчание. Я стал к ней приставать, в чем дело…
– Погоди, Павлик, – перебил голос Радченко, – у тебя с ней какие отношения?
– Дружеские… Нет, в этом смысле никогда ничего. Она мой друг, ну, как родная сестренка, понимаешь? Мы с ней десять лет по очагам мотаемся. Африка, Индия, Средняя Азия. Через такое вместе прошли, что тебе и твоим доблестным Органам в страшном сне не приснится.
– Ладно, Павлик, я понял. Значит, ты ее спрашивал, кто звонит и молчит?
– Мг-м. Она ответила: понятия не имею, но рассказала, что это продолжается с ноября. Сначала только домой, вечерами. Она живет с отцом. Если трубку брал отец, просили ее к телефону, причем разные голоса, то мужские, то женские. Когда она брала – молчание. Потом и на работе стали доставать.
– Не замужем? – опять перебил Радченко. – Семьи нет?
– Есть дочь Лена и внук Никита. Лене девятнадцать лет, Никите семь месяцев. Живут отдельно.
– Кто отец Лены?
