* * *
В гостях у тети Наташи на Первомайской каждый раз возникало ощущение, будто с помощью машины времени ты вернулся на тридцать лет назад. Мама перевезла из коммуналки в новую квартиру только часть старого барахла. Тетя Наташа перевезла все – мебель, коврики, занавески, книги, посуду, причем умудрилась все сохранить в первозданном, в каком-то прямо девственном состоянии. Мама домашним хозяйством заниматься не любила, для себя почти не готовила. Чай, бутерброды. Только если приходили Глеб и Юра, варила суп, жарила котлеты.
Тетя Наташа стряпала много, красиво, вдохновенно, без видимых усилий и усталости, как говорил Вася, «на высоком художественном уровне». После войны, когда вообще ничего не было, она из картофельных очисток и гороховой муки умудрялась сотворить такие драники, что Юра до сих пор забыть их не мог. Ее маленькие руки месили тесто, шинковали капусту, терли морковку, перебирали ягоды для начинок и варений легко, грациозно, словно исполняли какой-то древний танец.
Едва Юра и Глеб успели надеть тапочки, пятилетняя Ната поманила Юру пальчиком:
– Дядь Юр, хочешь, одну вещь скажу?
Он присел на корточки, Ната прошептала ему на ухо:
– А у Кирки девушка завелась! – захихикала и убежала.
Кирилл, старший сын Васи, сразу увел Глеба в маленькую комнату. Они были ровесники, знали друг друга с младенчества и если начинали болтать, то зависали часа на два-три, тащить к столу приходилось насильно, за шиворот.
Тетя Наташа выглядела не хуже мамы, такая же прямая, стройная, ухоженная, только в отличие от мамы седину закрашивала, в свой родной золотисто-рыжий цвет, и волосы не состригла, стягивала в пучок на затылке, как тридцать лет назад. Ее облик тоже создавал иллюзию «машины времени».
У Оли заметно округлился живот.
– В марте рожаем, – гордо сообщил Вася.
Они ушли курить на лестницу. Выглянула тетя Наташа, спросила:
– Юр, мама тебя не предупреждала, что задержится?
– Нет, обещала к шести быть. – Юра взглянул на часы: – Ничего себе, половина восьмого! Надо позвонить!
Тетя Наташа помотала головой:
– Дома точно нет, уже три раза набирала.
Юра нахмурился:
– Странно. – Потом вдруг вспомнил: – А, так она собиралась в «Детский мир» заехать, куклу для Наты купить. Могла в очереди застрять.
– Куклу? – удивилась тетя Наташа. – Не может быть! Неужели нашла блат? Ладно, ждем, за стол не садимся.
– Ната какую-то особенную хотела, немецкую, – объяснил Вася, – просто так, без блата не достанешь.
– Тогда в очереди точно застрять не могла. – Юра опять взглянул на часы.
– Юр, ты что думаешь, по блату это быстро? Допустим, договорилась там с какой-нибудь завсекцией игрушек, и пришлось ждать. Работники торговли народ важный, занятой. Не дергайся, сейчас придет.
Они докурили, еще минут десять стояли, болтали на лестничной площадке. Вернулись в квартиру. Из маленькой комнаты высунулась голова Глеба:
– Пап, а бабушка куда делась?
– Сейчас придет, – машинально ответил Юра и позвал: – Оля! Не знаешь, «Детский мир» до которого часа работает?
В прихожей стоял телефон. Он взял трубку, набрал мамин номер, послушал длинные гудки.
Оля вышла из кухни:
– «Детский мир» работает до девяти, но в восемь кассы уже закрывают.
– Ладно, ждем еще полчаса, потом просто сядем в машину и поедем к тете Маше. – Вася взглянул на Юру, нервно щелкнул пальцами: – Хотя зачем ждать? Едем прямо сейчас!
– И что дальше? – растерянно пробормотал Юра. – Трубку она не берет, ключей у меня нет. Дверь ломать?
Тетя Наташа сняла одну из связок с крючка в прихожей:
– Вот ключи.
– Юр, только ты поведешь, он выпил, – шепнула Оля.
Они стали одеваться. Глеб протиснулся между ними, сунул ноги в ботики, надел куртку.
– Эй, а ты куда? – окликнула его Оля.
– С ними, к бабе!
Васин «жигуль» не завелся. Помчались к метро. Еще издали заметили голубые мигалки. Вход на «Первомайскую» был закрыт. Милицейское оцепление, несколько «Скорых».
– Стойте здесь! – Вася пошел к ментам.
В свете мигалок Юра увидел, как он достает удостоверение, о чем-то с ними говорит. Подошли двое в штатском, явно свои, комитетские. Еще поговорили. Вася вернулся бегом.
– Там авария, то ли на перегоне, то ли на станции, я не понял, все бешеные какие-то. Арбатско-Покровская линия перекрыта.
Чтобы поймать машину, пришлось отойти подальше. Частники, видя голубые мигалки, мчались мимо, а такси не было. Наконец остановилась ведомственная черная «Волга», шофер-бомбила затребовал трешку до «Сокольников».
– Совсем охренел, мужик? Тут пешком два шага! – возмутился Вася.
– Вот и шагай пешком!
Бомбила хотел уехать, но Юра придержал дверцу. Через двадцать минут они вошли в подъезд маминого дома. Вася достал ключи, открыл. В квартире было темно и тихо.
– Вась, они не сказали, в котором часу авария случилась? – спросил Юра и присел на корточки перед своим раскрытым чемоданом.
– В семнадцать тридцать, – откликнулся Вася из кухни, и добавил тише: – Да, слушаю.
Юра понял, что он звонит в Управление.
Пушистого серого жакета в чемодане не оказалось. Значит, мама взяла подарок для тети Наташи и уехала.
– Пап, – донесся голос Глеба, – а баба к тете Наташе всегда пешком или на трамвае. В аварию в метро точно попасть не могла.
«Могла, – подумал Юра, – ехала из “Детского мира”, через “Площадь Революции” по Арбатско-Покровской, как раз между пятью и шестью».
Он ничего не сказал, сел на диван, обнял Глеба.
Из кухни долетал приглушенный Васин голос:
– …Уфимцева Мария Дмитриевна… Девятьсот восьмой, пятнадцатое апреля… Спасибо, жду…
Юра и Глеб молчали. И Вася в кухне молчал, ждал. Тишина казалось такой плотной, что было трудно дышать. Наконец Васин голос глухо произнес:
– Ясно, спасибо…
Юра и Глеб вскочили и столкнулись с Васей в дверном проеме.
– Жива! В Боткинской, в реанимации, – выпалил Вася, ринулся назад, схватил трубку, лежавшую рядом с аппаратом.
– Сердце? – беззвучно спросил Юра.
Вася помотал головой, сказал в трубку:
– Да, Сергей Николаич, это Перемышлев… Так точно… Понял… Сергей Николаич, тут вот какая ситуация, мать нашего сотрудника… Нет, ПГУ, полковник Уфимцев… Мг-м… пока неизвестно, видимо, в том самом поезде… В Боткинской… Да, спасибо. – Он помолчал, потом продиктовал мамин адрес, номер телефона и наконец положил трубку.
