– Баба в аварию попала? – прошептал Глеб.
– Главное, жива, – сказал Вася, – то, что она в Боткинской, хорошо. Самых тяжелых повезли в Склиф. Через двадцать минут будет машина.
В отделении реанимации дальше вестибюля не пускали, даже по комитетским удостоверениям. Вася усадил их на банкету и помчался за кем-то с криком:
– Минуточку, кто тут у вас главный?
Глеб хорошо держался в квартире, в машине, а тут вдруг уткнулся Юре в плечо, затрясся:
– Баба, баба!
Юра молча обнял его, погладил по колючей голове.
Вася вернулся с толстой пожилой женщиной в халате и марлевой маске. Она сурово произнесла:
– Юрий Глебович, пойдемте со мной.
Глеб вскочил:
– А я?
Врачиха помотала головой:
– Мальчик останется здесь.
Вася схватил Глеба в охапку, прижал к себе:
– Глебка, ну, все, все, кончай трястись, давай-ка, успокойся, послушай меня! Бабушка в реанимации, жива, вылечат! – Он покосился на Юру, показал глазами: «Иди!»
Долго плутали по коридорам, поднимались на лифте. Юра ни о чем не спрашивал, говорить не мог, ком стоял в горле. Послушно, как робот, выполнял команды:
– Разувайтесь, свитер, штаны снимайте. Руки мойте. Как следует, щеткой! Надевайте костюм!
Кто-то сзади завязал ему тесемки маски, натянул на голову шапочку. Наконец его привели в маленькую палату. Всего две койки. Одна пустая, на второй Юра увидел маму. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, вся в резиновых трубках, в рубахе с узором из одинаковых лиловых надписей: «Минздрав СССР». Рядом попискивал аппарат с экраном, по которому медленно двигались светящиеся зигзаги.
– Ничего не трогать! – приказала врачиха.
Юра сразу ослеп от слез, медленно опустился на колени у койки. Как сквозь вату донесся мужской голос:
– В чем дело? Почему посторонние?
– Это сын, – прошептал в ответ женский голос. – Клара Петровна велела пустить, он из КГБ.
– Да хоть из Политбюро! У нас тут реанимация! Молодой человек, поднимайтесь, быстренько!
Юра, опираясь на ледяную перекладину койки, встал с колен, повернулся, увидел высокого худого старика в таком же зеленом костюме, как у него самого, разглядел в прорезе между шапочкой и маской стариковские глаза, увеличенные стеклами очков, и услышал:
– Множественные осколочные ранения мягких тканей левого бедра и голени. Кровопотеря средней тяжести. Контузия, шок. Жизненно важные органы не задеты. Осколки удалены. Она пока под наркозом. Марина, уведи его!
– Доктор, пожалуйста, еще раз, я ничего не понял!
– О господи, – старик вздохнул, – успокойтесь, все с вашей мамой будет хорошо, скоро переведем в палату, сможете пообщаться, а сейчас уходите!
– Осколочные ранения, контузия… Почему?
– А вот это я вас должен спросить, почему в московском метро бомбы взрываются?!
* * *
Федор Иванович не заметил, как задремал. Устал. Две подряд бессонные ночи. В восемнадцать десять звякнул внутренний телефон. Он открыл глаза, взглянул на часы. Да, кажется, проспал «Салют». Взял трубку, услышал:
– Товарищ генерал, Денис Филиппович просит срочно зайти!
Уралец встал, надел пиджак. Их с Бибиковым кабинеты были напротив, через приемную. Денис сидел за столом, орал в трубку:
– Чего мямлишь? Жертв сколько? Ну так узнай! – Он бросил трубку, взглянул на Уральца и бесстрастным механическим голосом произнес: – В метро, в семнадцать тридцать три, сработало взрывное устройство. Арбатско-Покровская линия, открытый перегон между Измайловской и Первомайской, третий вагон. Жертв много, в том числе дети.
Федор Иванович медленно опустился на стул. Долго не мог вытянуть сигарету из пачки. Руки тряслись. В голове неслось: «Открытый перегон. Измайловский парк. Безлюдно. Подходящее место, чтобы заснять взрыв. Вот зачем понадобилась камера Ласкиной. Да, улика была бы весомая». Наконец закурил, глухо спросил:
– Точно не авария?
– Нет, Федь, взрыв. Теракт.
– А «Салют»?
– «Салют» сработал нормально. Никто не пострадал.
– Бытовое хулиганство, – тихо, деловито отчеканил Федор Иванович, – к теракту никакого отношения не имеет. Надо связаться с Валентином, дать отбой.
Он удивился, как быстро удалось опомниться. Голова заработала спокойно, четко: «Палестинец… Доступ к взрывчатым веществам, навыки, темперамент… Сами их тут у себя держим, дрессируем. Допрыгались. Ладно… Мертвый палестинец – один расклад. Случайная утечка о «Салюте» – через горловских. Палестинец вдохновился. Молодой, горячий, глупый. Нормально. Если жив – тогда хреново. Влад должен был это предусмотреть. Рисковать собственной головой точно не собирался, наверняка рассчитал все по минутам».
Федор Иванович протянул руку к одному из трех аппаратов, хотел сразу, не дожидаясь согласия Бибикова, дать отбой Лиссу, но аппарат взорвался звоном, и два других тоже.
Заглянул секретарь:
– Товарищи генералы, Юрий Владимирович уже здесь, вас ждут.
– Надо дать отбой Валентину, – шепотом повторил Уралец, пока шли по коридорам.
– Нет!
По выражению его лица Федор Иванович понял: спорить бесполезно.
«Ну что ж ты такой тупой, “Пятка”, мать твою! – простонал он про себя и забормотал на ухо шефу:
– Только на экспорт, только об одном взрыве. Листовки убрать, текст смягчить, туман, намеки…
– Листовки эти твои гребаные мне с самого начала не понравились, – прошипел Бибиков.
«Врешь! Ты был в полном восторге!» – огрызнулся в ответ Уралец, но про себя, молча.
В приемной Андропова уже собрались начальники Управлений со своими замами. Секретарь пригласил всех в кабинет.
* * *
Юре разрешили задержаться в Москве на неделю. По звонку из Комитета Марию Дмитриевну перевели в спецотделение Боткинской, где были отдельные палаты с санузлом, холодильником и телевизором. На пороге палаты Юра столкнулся с высоким худым стариком, который выгнал его из реанимации. Поздоровались. Врач явно спешил, сказал:
– Ну, все неплохо, Мария Дмитриевна молодец. Через пару дней надо потихоньку вставать, двигаться.
Она была еще совсем слабая, о взрыве не говорила, словно забыла, и Юра не напоминал.
Вася вошел в объединенную следственную группу: КГБ, МВД, Прокуратура. Было три взрыва. В метро, на открытом участке между Измайловской и Первомайской, в третьем вагоне, в 17:33. Десять погибших, около сорока раненых. И еще два, в 18:05 и в 18:10, в самом центре, между Кремлем и Лубянкой. Одно устройство сработало в гастрономе под толстым мраморным прилавком, другое – в чугунной урне. Прилавок погасил взрывную волну. Из урны, как из пушки, пальнуло вверх, в небо. Никто не пострадал.
