Вообще весь его облик как будто предназначен для того, чтобы он мог делать тяжелую работу задешево. Я заметила, что для такого сильного мужчины он удивительно мало ест.
Мой папенька после налоговой проверки уговаривал целого кабана почти в одиночку, а Щицу достаточно тарелки каши нездорового серого цвета на завтрак, чтобы таскать тяжести все утро.
Я вот эту кашу вообще есть не могу.
Через рекордные пятнадцать минут я сидела за столом в столовой — растрепанная, не накрашенная, заспанная, в дурацкой форме Академии, которая шла мне как корове седло и опасливо тыкала ложкой в корочку на холодной каше.
Щиц наворачивал так, что у него за ушами трещало, Бонни аккуратненько поклевывала ложечкой — но с такой быстротой, что тарелка уже была почти пуста, одна я просто не могла себя заставить попробовать этот подозрительный продукт неизвестного происхождения.
— Что это вообще?
— Овсянка, — сообщила Бонни, — а что? Вкусно, полезно… Они даже на молоке ее сварили, а не на воде, надо же…
Ее ложечка так и дзень-дзень-дзенькала по миске. Щиц уже доел и теперь смотрел на мою кашу очень голодным и жалостливым взглядом.
В купеческих домах овсянку не ели. Из каш я знала только шенский рис на пару, коричневый шенский рис, гречку, с которой традиционно подавали поросенка, чечевичный суп, такой густой, что он походил на кашу, и который был традиционным блюдом на День Объединения Семей, потому что засветился в Божьей Книге. А, и перловку еще, потому что ей кормили наших сторожевых собак.
Папенька предпочитал дворняг породистым псам, мол, они куда умнее и жрут все, что им дают. Хотя не уверена, что наших псов уже можно было назвать дворнягами. Ведь папенька давно устроил целый питомник и продает отобранных щенков по заоблачной цене. Псы Дезовски и правда очень умные и могут хоть гвозди есть — и ничего им не будет. Воры неоднократно пытались отравить наших псов — я сама видела, ничего их не берет. Поговаривают, папенька ради этого обращался к магам, но тут врать не буду, чего не знаю, того не знаю.
Овсянку я встретила в первый раз, и она мне совершенно не понравилась. Есть что-то до крайности неаппетитное в серой еде. У меня желудок совсем не такой крепкий, как у наших собак, так что я стараюсь не есть такого рода подозрительную пищу.
Я подвинула свою тарелку Щицу.
— Вот, если хочешь.
Уговаривать его не пришлось. Каша просто… исчезла и все.
Я попыталась намазать масло на хлеб. Удивительно, но это тоже оказалось почти непосильной задачей: масло оказалось таким холодным, что сложно было даже чуть расплющить этот кубик столовым ножом.
— Лучше съешь хоть что-нибудь, — посоветовал Щиц, наблюдая за моими попытками, — день будет долгий.
Похоже, на моем лице все-таки отразилась мое навязчивое желание прекратить мучить бедное масло и мучиться самой, и просто выпить чаю.
Я такими темпами похудею.
Я всегда была полненькой. Папенька полненький, маменька на портретах такая пышка… Только тетенька худющая и плоская, как вобла, но это странная шутка природы, а я вот совсем не шутка природы. Так что я знала, что нет особого смысла напрягаться, полненькой я и останусь.
Иногда, конечно, хотелось чуточку похудеть, особенно когда я смотрела на тоненькие талии хрупких подружек, обтянутые тканью дорогущего платья. Кажется, сожми партнер в танцы пальцы чуть сильнее, и они хрустнут и переломятся пополам. К счастью, корсет достаточно прочный, чтобы хранить худышек от таких трагических случайностей.
Думаю, я с головой выдала себя этим зубоскальством, и не буду скрывать: бывали моменты, когда я хотела стать такой же неистово, всем сердцем. Только каким-нибудь волшебным образом, чтобы не пришлось ограничивать себя в еде или целыми днями скакать на лошади и грести на лодке. Просто пуф! Худышка.
И вот — Академия Ведовства и Чародейства, кажется, готова исполнить мою мечту. Только без самого ведовства и чародейства. Меня просто заморят голодом.
Я дожевывала бутерброд, когда Щиц вдруг вкрадчиво, этак ехидненько, спросил:
— Не хотите ли встретиться с женихом, Еленька?
И кивнул куда-то за меня.
Я поперхнулась. Щиц сидел напротив меня, лицом ко входу, и всячески намекал, что, чтобы увидеть нэя Элия, мне достаточно обернуться.
Вместо этого я замерла и с трудом смогла выдавить из себя хоть пару звуков.
— …что?
Бонни тут же заозиралась по сторонам.
— Это где же он, где же? Так романтично! Неужели он последовал за тобой в академию, Эль? Вот ты счастливица! — затараторила она, — Ну кто же, ну?
— Во-о-он тот блондин, только вошел, — учтиво подсказал Щиц.
У меня руки так изачесались стереть ухмылочку с его лица.
— Ого-о-о! А красивый! Ты такая везучая, Эля! — Бонни сделала такое движение, как будто подскочит сейчас вверх и бешено замашет руками, чтобы подозвать Элия.
Я ущипнула ее за руку. Просто взяла и ущипнула.
Наверное, получилось больно. Может, останется синяк… да какой там синяк — синячина! Я тут же раскаялась в своем поступке. Я никогда никого не била и не щипала. И не кусала. Я слышала от тех подружек, у которых были сестры и братья, о детских драках, о том, как они выдрали сестре клок волос, например, и совсем немножко завидовала, что у них есть с кем подраться и кого прикрыть от нянечки… но сама я никогда не дралась, даже в детстве. И мой порыв был неожиданным даже для меня самой.
Бонни пару раз моргнула, смахнула подступившие слезы. Молчание оно… тихое. Впервые в жизни слышу обиженную тишину. Она тоже не ожидала.
Потерла красное пятно на руке, отвернулась. Замолчала. Молчаливая Бонни это… зябко. Неуютно. Не знаю даже, как описать.
Щиц отвел глаза. Наверное, на моем лице отразилось что-то не то. Наверное, оно было страшное. Я себя не контролировала в тот момент, иначе не начала бы щипаться и вообще… Просто Бонни, она… Напомнила мне моих старых подружек. Они говорили то же самое, а я… я всегда соглашалась, от всего сердца, абсолютно искренне, ведь мне и правда повезло, и он такой красивый и высокий, и голубоглазый, и широкоплечий, и смешной, и военный, и решительный, и мужественный, и…
Я просто не знала, что со мной творится. Раньше я порхала от счастья, стоило мне только подумать о нэе Элии, я готова была связать с ним свою жизнь, растить его детей, вести его дом, разделять его горести на неравные части и нести большую на своих плечах. А сегодня, когда я услышала слова Щица, я, вопреки собственным ожиданиям, не воспарила — я подумала, насколько же это все хлопотно. Что ему не стоило все усложнять. Что он должен был сдаться, когда тетенька ему отказала. Но ведь это… романтично? Он поступил как влюбленный. А я… я чувствую не то, что должна.
И я запуталась.
— Извини, — сказала я Бонни, — я растерялась. Давайте просто… пойдем, ладно?
