В следующий раз она будет действовать тоньше, но в этот я заслужила приз.
— Мы в одной лодке, Маркарет, — вкрадчиво сказала я, — давай не будем ее лишний раз раскачивать?
— Елания, хватит делать из меня какого-то монстра. Я не распускала слухов, они сами… если бы они стали чуть осторожнее, я уверена, слухи бы стразу прекратились — хотя я совершенно ничего об этом и не знаю.
— И когда, по-твоему, тетенька встречается с ее юным и прекрасным любовником?
— Каждый девятый день в беседке, которая в кустах сирени, — ответила Марка, не задумываясь. — За гуманитарным зданием.
— А сейчас какой?
— Восьмой.
— Вечер или утро?
— После обеда.
— Уверяю тебя, они станут осторожнее.
— Тогда и слухи прекратятся.
Я встала.
— Я пришлю тебе приглашение. Не знаю, захочешь ли ты съездить в мою дыру, но это отличное занятие, лучше, чем сидеть дома все каникулы… если, конечно, ты поедешь домой на каникулах.
— Я не приму.
— Не принимай. Я пришлю тебе его из вежливости.
Зря я не удержалась. После такого — может и принять. Из вредности. Надо было уверять ее, как я хочу ее там увидеть.
Впрочем, если бы я все-таки смогла ее подкупить, я бы смогла купить себе немножко покоя. Было бы замечательно.
Жаль, что совсем прекратить эту войну не получится.
Слишком уж мы друг другу завидуем.
Онни поджала губы.
Иногда проскальзывали в ней черты моей тетеньки — или это общие черты для всех старых учительниц и преподавательниц?
Вот сейчас она поджала губы, глядя на стопку исчерканных контрольных. Лицо ее все как-то заострилось, стало строже. Кажется, даже подбородок появился.
Я попалась под горячую руку — она сегодня весь день такая, я ее утром на математике видела, — но… как-то это не слишком обнадеживало.
— Эля, мне пришлось их перепроверять, — сказала она раздраженно, — что с-с тобой творитс-ся?
А что такого? Ну не успела я их на рисовании проверить, как обычно делала… ей за это, вообще-то, жалование платят!
— Простите, тайе Онни.
Она вздохнула.
— Мне кажется, тебе больше не интересно у меня учиться.
— Почему не интересно? — встревожилась я, — Очень даже интересно!
И даже не кривила душой: мне нравились уроки Онни. И так как на них пока совершенно не приходилось колдовать, это было почти единственное место, где я не чувствовала себя бездарностью, способной худо-бедно осилить только чтение учебника.
Сама Онни мне не очень нравилась как личность, но преподавателей не выбирают — у них берут то, что они дают. А Онни давала много.
Онни смотрела на меня, не моргая, минут пять.
Потом вдруг сказала:
— Ладно, поверю. Но тебе стоит предупреждать, если ты по каким-то причинам не можешь справиться с моим заданием… или поручением. А не сдавать сделанное наспех и абы как. Так ты не помогаешь — просто у меня появляется в два раза больше работы, чем было.
Она скрестила на груди пухленькие ручки.
Я кивнула.
Она ждала, чуть наклонив голову к плечу. Не знаю даже, откуда ко мне в голову пришла мысль, что она вслушивается в суматошный стук моего сердца.
Я сказала, потому что именно этого она от меня и ждала:
— Завтра не могу. Извините.
Я должна была узнать, что творится с тетенькой! И не мгла ждать еще десять дней до следующей встречи. Пусть Онни и рассердится — но не съест же она меня?
— Вот как? — переспросила Онни, — Как жаль, как жаль. А ведь как раз завтра хотела начать преподавать тебе основы взаимодействия с проклятиями. Я как раз дала тебе необходимую базу…
Я без труда поняла, к чему она клонит, но уточнила на всякий случай:
— То есть мне завтра нужно быть обязательно?
Онни села за стол, подперла голову рукой.
— Или у меня пропадет вс-сякое нас-строение, — грустно сказала она, — и придется подождать мес-сячишко-другой. Но вы же не с-спешите? Тебе же нравится рас-сплачиваться магией с не с-самой лучш-шей прачкой?
Дело было не в магии.
Я привыкла к тому, что у меня ее нет.
У меня почти никогда не было магии. А каждый раз, когда вдруг появлялась, это никогда не приводило ни к чему хорошему.
Банка с медными монетками, которой Бонни разбила окно, могла бы помочь — я чувствовала, что этот подарок от лесного дедушки как-то связан с бабушкой, а значит, должен помочь. Я ведь все-таки собрала стекло тогда.
Она стояла у меня на столе и так и манила с ней разобраться. Так и манила. Банка бы шептала мне на ухо всякие соблазнительные словечки, будь у нее губы, клянусь.
Только вот чем за это придется расплачиваться? Как она вообще действует?
Я боялась того дня, когда магия у меня появится. Для меня Щиц был удачным приобретением: у меня было ровно столько магии, чтобы меня не могли выгнать из Академии, и ее не хватало на что-нибудь серьезное.
И даже мой вечный позор на всяких магических предметах меня беспокоил меньше, чем мое умение убить и без того дохлую ворону парой зернышек собственноручно приготовленного риса.
Нет, мне как раз очень удобно было иметь в фамильярах прачку, которая еще и забирает у меня ненужную магию.
Но…
Щиц стал мне другом, и я видела, как неудобно ему, и это перечеркивало все плюсы.
Но объяснять это Онни? Увольте. Пусть думает обо мне в меру своей испорченности.
— Я спешу. Но мне нужно завтра…
— Значит, тебе не нужно рас-сколдовывать Щица, — кивнула Онни.
На зеленой столешнице — отделка под малахит, дешевый шик, папенькин знакомый делает в Тамане, мы как-то раз ездили к нему горы посмотреть, водички попить, пару контрактиков подписать, — среди бумаг стояла тяжелая литая чернильница. Вдруг захотелось взять ее и опустить на голову Онни с размаху.
Я испугалась вдруг.
Не за себя.
Себя.
Что-то темное вдруг поднялось с самого дна моей души, когда я увидела эту чернильницу. И вряд ли чернильница была каким-то артефактом или вроде того — скорее, это самое темное давно хотело подняться и нашло повод.
Я ущипнула себя за руку, чтобы запихнуть эту пакость обратно. С опаской посмотрела на Онни: она все еще мне не нравилась, но и голову ей расшибить больше не хотелось.
— Мне нужно расколдовать Щица, — сдалась я, — приду завтра с утра…
— У меня есть время после обеда.
