— Он меня в «полосатые» сватает, — улыбнулся Огнев. — За это и свидание разрешил, типа баш на баш.
— Вот курва ментовская, а мне плел, что в запас готовится. Мол, хотел бы работу приличную подыскать и не найдется ли у меня места.
— Может, и это, — пожал Огнев плечами. — Сейчас многие из «системы» бегут на вольные хлеба, там сытнее.
— Ну да хрен с ним, с майором, — положил руку на плечо друга Шмаков. — Давай пока пожуем да встречу вспрыснем, а затем потолкуем, как и что. Мы ведь тоже не пальцем деланы.
Затем, открыв сумку, быстро накрыл стол.
— Ты давай, давай, жуй, — заботливо гудел Шмаков, подвигая разнообразную снедь Огневу. — А то на лагерных харчах совсем дошел, будто солдат-первогодок.
Приложившись по очереди к фляжке и поев, как водится, закурили.
— Давно не пробовал хорошего табака, — глубоко затягиваясь, кивнул седелец на открытую пачку «Мальборо». — Здесь, в киоске, только «Памир» или «Север», да и те гнилые.
Потом он вкратце рассказал гостю историю своего превращения из руководителя силового подразделения в зэка, не забыв упомянуть, какую роль сыграл в этом его непосредственный начальник генерал-майор Ляхов.
— Да, — закурил очередную сигарету Лешка, — генералитет сейчас весь скурвился. Те же коммерсанты, только в погонах. Ну да хрен с ними, у них своя жизнь, у нас своя. Я думаю, ты меня не просто так повидаться пригласил, говори, что задумал?
Огнев встал, усилил звук радиоточки, что-то вещавшей о победе демократии в стране, и, вновь присев к столу, наклонился к Шмакову.
— Я, Леш, надумал подорвать отсюда. Сидеть ни за что еще шесть лет не хочу и не буду. У меня есть план, но нужна помощь. Могу я надеяться на тебя?
— Обижаешь, Юра, — решительно сказал тот. — Ты ж меня хорошо знаешь еще по Школе, курвой не был и друзей в беде не бросал. Говори, что нужно сделать?
После этого, понизив голос почти до шепота, Огнев в деталях изложил Шмакову план побега.
— До дебаркадера, я уверен, донырну и там спрячусь. Но чтоб по тундре выйти к железной дороге и по ней двигать в сторону Москвы, сам понимаешь, нужна подходящая одежда, продукты и хоть какая-нибудь карта этих мест.
— А стоит ли туда возвращаться? — так же тихо спросил Шмаков. — Может, есть резон двинуть к югу, на Украину или, к примеру, в Крым, где осесть. В крайнем случае, я могу тебя переправить к финнам.
— Нет, Леш, — отрицательно качнул головой Огнев. — Я все обдумал. В столице свяжусь с нашими, поквитаюсь с генералом и рвану за бугор, в Иностранный легион. Это по мне. Пять лет службы по контракту не так уж и много. Выход на одно из вербовочных агентств в Москве у меня есть. Тем более, ты знаешь, по натуре я авантюрист. Ну и к тому же приличная зарплата, возможность получения французского гражданства и официальная легализация. C’est entendu?
— Je n’ai rien contre, — ответил Лешка. — Язык-то, смотрю, помнишь?
— Да и ты не забыл, — улыбнулся Огнев. — Неплохо все-таки нас учили в вышке, — хлопнул друга по плечу.
— Значит так, — заявил Шмаков. — Закладку на дебаркадере я тебе организую. Как только она будет готова, сообщу запиской, с указанием места. И, как говорится, дай бог! Если в Москве что не склеится, приезжай ко мне. Я найду где отсидеться, и Зея будет рада повидаться. Я ей, кстати, рассказал, что еду к тебе на встречу.
— Так у вас все наладилось? — высоко поднял брови Огнев. — Помнится, в последнюю нашу столичную встречу вы были на грани развода.
— Все путем, братишка, — рассмеялся Лешка. — Я был не прав и сделал выводы, а восточные женщины, как ты знаешь, отходчивы.
Затем, не раздеваясь, приятели улеглись на стоящие рядом жесткие солдатские койки, снова закурили и до зари вспоминали о прошлой учебе, службе и друзьях, исчезнувших за горизонтом.
Утром они расстались так же тепло, как и встретились.
— Держись, Юр, — пробасил на прощание Алексей. — Я все сделаю как надо.
— Не сомневаюсь, — последовал ответ, — привет Зее.
Через неделю Огнев получил с воли записку, где значилось: «Сходи в баню. Шмак». Из нее сделал вывод, что все необходимое спрятано в душевой дебаркадера.
Очередной груз на пристань, что находилась на другом берегу реки, баржи доставили в начале октября, который выдался для этих мест на удивление погожим. Выгружать предстояло цемент в мешках, и заключенные не выражали восторга по такому поводу.
Как обычно, на разгрузку занаряжали самых строптивых в колонии, так сказать в воспитательных целях. Таких набралось полста, в том числе Огнев, Душман и Зингер.
— А блатные снова припухают, бережет их хозяин, — сплюнул боксер, когда отрядный, назвав их номера, распустил строй.
— Ничего, — поиграл широкими плечами Душман. — Погода вон какая, разомнемся на свежем воздухе. Эх, братцы, рвануть бы в тундру, там свобода! — заблестел глазами.
— В тундре, говорят, не выжить, — заметил Огнев.
— Лажа, — не согласился тот. — Мой дед, моряк, в войну по ней месяц выходил к своим. Бежал с товарищем из немецкого плена, и ничего, дошел. Правда, потом его определили в штрафбат, но повезло. С фронта вернулся героем.
— Жив?
— Ну да, крепкий, черт. После войны дальнобойщиком работал до семидесяти. Все мечтал снова в Заполярье съездить, дружок там у него погиб. И меня хотел прихватить, да, видать, не судьба. Как я сел, старик сильно сдал. Он же меня и вырастил, когда батю в шахте задавило. Вот такие дела, освобожусь, — деда не оставлю. А ты, прапор, — шутливо толкнул Юрия в бок, — как откинешься, приезжай к нам в Ростов в гости. С дедом познакомлю. У него свой дом в Солдатской слободе, на улице Донской. Фамилия, как у меня, Воронов Тимофей Алексеевич.
— Спасибо, Душман, — с благодарностью ответил Огнев. — Может, и заеду.
На следующее утро серая колонна заключенных, в окружении конвоя с собаками, шаркая кирзовыми ботинками, неспешно двигалась к месту разгрузочных работ в трех километрах от лагеря.
— Шире шаг! — изредка орал старший наряда — прапорщик, на что зэки не обращали особого внимания.
Когда миновали довоенную узкоколейку к свайному причалу, конвоиры заняли по периметру свои привычные места, и «контингент» приступил к работе.
Из трюмов барж он извлекал бумажные мешки с цементом и по шатким деревянным сходням таскал на пристань, где укладывал в штабеля, накрывая те брезентом.
Ближе к обеду, когда пригрело блеклое солнце, многие из работников, и в том числе Огнев, сняли лагерные бушлаты.
— Ну что, Юрок, последний рывок и на «съем»? — спросил раскрасневшийся Душман, когда они перекуривали в темном трюме.
— Да, наверное, пора. А ну-ка, поддай мне тот мешок.
Приятель взвалил ему на плечи очередной куль, Огнев выбрался из трюма и ступил на шаткую сходню. На ее середине он внезапно оступился, коротко вскрикнул и, не удержав равновесия, вместе с мешком полетел в воду, взметнув фонтан брызг.
